Фотография Anna Sznajder
.
— Сали будешь? — спрашивает нани.
— Нуууууу! — тянешь ты.
— Чего «ну»?
— Я хочу торт с кремом.
— Торт с кремом пусть тебе мама печёт. А я буду сали. Пойдёшь со мной за мукой?
Быстро натягиваешь куртку и выскакиваешь на веранду. Ты за любой шухур, лишь бы дома не сидеть.
За мукой нужно идти в маран. Там прохладно и тихо, и вкусно пахнет брынзой в сушёных травах. Мука хранится в большом деревянном ларе, земля вокруг ларя обсыпана тонкой полосой обсидиановой мелочи. Чёрный обсидиан в народе называют «глазом сатаны» и верят, что он отпугивает мышей. Поэтому припасы в погребе замыкают в круг из обсидиановых камней, которых в вулканической Армении так много, словно она только из них и состоит.
Крышка ларя тяжеленная, поднимается с недовольным скрипом. Внутри — мешки с пшеничной мукой, лущёной кукурузой, пёстрой фасолью, полбой, горным горохом и похиндзом. Мука домашняя, ручного помола — шхур-шхыр, шхур-шхыр, шуршала мельница, когда нани, охая, крутила каменный жернов. Куры, сварливо квохча и хлопая крыльями, ходили вокруг, дожидаясь того часа, когда уберут мельницу и можно будет подъесть остатки.
— Муки нужно много, килограмм с лишним, — объясняет нани и развязывает горловину мешка.
На дворе туман, да такой густой, что если отстать на полшага, кажется — никого кроме тебя в этом мире нет. Туман оседает влажными каплями на ресницы, завивает волосы у висков в мелкие кудри. Нани доверила тебе миску с мукой, ты несешь её на вытянутых руках, ступаешь осторожно, смотришь под ноги — лестница старая, каменные ступеньки истерлись и провисли, можно поскользнуться и упасть.
На кухне трещит дровяная печь, рисует на стене огненные лики. Пока нани возится с тестом, ты размешиваешь эс — начинку на муке и топлёном сливочном масле. Потом, задержав дыхание, наблюдаешь, как она разделяет тесто на восемь комков, раскатывает каждый в круглый тонкий лист, обмазывает эсом, складывает стопкой — один лист на другой. Затем она закатывает стопку в рулет, берёт его с двух концов и осторожно выкручивает в разные стороны, словно бельё отжимает.
— Главное, чтобы тесто не порвалось.
— А то что будет? — спрашиваешь ты.
— А то дэв за ногу тебя схватит, ясно? — фыркает нани.
Ты звонко хохочешь. Но на всякий случай подбираешь ноги под себя.
Меж тем нани разрезает выкрученное тесто на куски, ставит «на попа» и снова раскатывает в круглые лепёшки. Накалывает каждую вилкой, выпекает в хорошо разогретой сковороде с обеих сторон, обильно обмазывает сливочным маслом и посыпает сахарным песком. Протягивает тебе румяный сали — ешь, пока горячий.
— Вчера по телевизору показывали передачу про Австрию, — рассказываешь ты с набитым ртом. — В Вене, например, завтракают слоёными пирожными со взбитыми сливками. Ты знаешь что такое взбитые сливки?
— Не знаю.
— Вот видишь. А они каждый день их едят.
— А лаваш они не едят что ли? — вздёргивает брови нани.
— Зачем им лаваш, когда есть взбитые сливки и горячий шоколад? — вздыхаешь ты.
В детстве кажется, что чудеса — где-то там, за порогами, за дорогами, за дождями, за теми горами, до которых не добраться и не долететь.
Спустя много лет, за порогами и дорогами тех гор, до которых тебе всё-таки удалось долететь, ты заглядываешь в супермаркет, проходишь мимо полок с экзотическими фруктами (нани, а ты знаешь, что орехи бывают кокосовыми? Ишь, чего только эти американцы не придумают!), мимо взбитых сливок, мимо нарядных банок с какао-порошком (развёл кипятком — и вот тебе горячий шоколад), и покупаешь муку, сливочное масло, сахарный песок…
Вечером выставляешь на стол корявенькие пригоревшие листы слоёного деревенского теста, завариваешь кофе.
Сын с мужем едят молча, сосредоточенно.
— Вкусно?
— Ну… — Они поднимают на тебя глаза. Улыбаются смущённо. — Главное тебе вкусно.
Мне не вкусно, нет. Я не умею долго месить тесто, правильно растопить сливочное масло, накалить сковороду так, чтобы лепёшки сали не пригорали, а равномерно пропеклись.
В моем доме не пахнет брынзой в сушёных травах, нет деревянного ларя для зерна, который нужно заключить в тотемное обсидиановое кольцо. В моём доме тяжёлая мельница не шепчет на своем каменном языке молитву жизни.
Сын женится — уеду обратно. Куплю дом, затоплю дровяную печку, вытащу кресло на веранду. Заведу гампра — дураковатого и ужасно брехливого. Буду варить ореховое варенье, печь правильный сали. Замкну свой собственный обсидиановый круг.
— Нет сложных вещей и не может быть, — часто повторяла нани. — Смысл нашего мира — в хлебе, сыре, воде. Смысл нашего мира — в его простоте.
Наринэ Абгарян, писательница
Фотография Anna Sznajder