«Я никогда тебя не полюблю! Никогда. Не смогу!», — раздосадованная на отвратительную весеннюю сырость и серость этого города, я бурчу себе под нос это заклинание и иду вдоль одной из главных его улиц, запруженной молчащими автомобилями. Когда в фильмах показывают пробки, сцена эта всегда шумная, с пронзительными звуками клаксонов, воем сирен и урчанием моторов. Враньё. Это — тихая похоронная процессия, машины не гудят, водители смиренно уступают дорогу автомобилям из других потоков, вливающихся в эту стоячую воду пробки. Даже на карете скорой помощи просто мерцает проблесковый маячок. Люди смирились здесь с непунктуальностью, работодатели не ругают опоздавших, сотрудники не стыдятся опозданий.
Я здесь уже четыре года. Сначала я думала, что такая нелюбовь порождена отсутствием твоего. Чужая стиральная машина всего на 3,5 кг загрузки в чужой съемной квартире, отсутствие работы в затяжном декретном отпуске, скучные праздники вдали от друзей, незнакомые люди, часто меняющиеся в таких же съемных квартирах на твоей чужой лестничной клетке. И нет никаких воспоминаний. Потом все изменилось, сделан ремонт в твоей квартире, твоя стиралка на 6 кг полощет твое новое постельное белье. Кухонный скарб, техника, мебель, которая приобретается другими семьями годами, купленная тобой в одно лето в связи с переездом в новую жизнь, должна радовать глаз, а тебе все чего-то не хватает. Вот и коллеги с твоей новой работы зовут тебя снять стресс в один из пятничных вечеров, а тебя тоска съедает, ты как будто изменяешь старым коллегам. Этот город как добрая мачеха, стелется перед тобой, всячески тебе угождает, пытается заменить тебе мать, а ты упрямо не любишь его, капризничаешь, ворчишь.
Я иду вдоль пробки, младший едет впереди на самокате и просит меня заехать на каждую детскую площадку, которая мелькает во дворах между домами. Я отмечаю про себя, что в моем родном городе уже давно не модернизировались детские площадки. Там по-прежнему во дворах железные качели, неудобная горка, с которой невозможно скатиться, не ударившись копчиком, и некая конструкция непонятно для чего, но все жильцы выбивают на ней ковры. А здесь рай для детворы, яркие тематические площадки в каждой дворовой коробочке, обустроенные, безопасные. «Спорт- в каждый двор!» в этом городе не просто слоган из предвыборной депутатской кампании. Но нет. Город чужой и люди чужие, и я не знаю, где здесь к вербному воскресенью вербы купить у бабушек. А в родном городе знаю. Там и храм любимый, и речка, и в марте тюльпаны. А здесь нет.
«Наверное, по весне обнаружится много сухостоя, — думается мне, глядя на темные скелеты деревьев — ни намека на почки на ветках, хотя в моем южном городе уже цветет абрикос в конце марта. Это все из-за ледяного дождя, который пошел в октябре прошлого года и сковал все вокруг в ледяные оковы». Тогда столько веток обломало. Березы лежали на земле под тяжестью ледяных доспехов. Жалко деревья. Старшей говорю о своих опасениях, а она смеется, да ты что, мол, каждый год этот ледяной дождь случается, а весна все равно наступает и деревья зеленеют. И тут я подумала, почему в прошлые годы я не задумывалась о погибающих под ледяной коркой деревьях. Может потому, что мне было все равно? А сегодня мне не все равно? Нет.
Я хочу, чтобы город зазеленел, чтобы солнце пробивалось сквозь густую крону деревьев, чтобы коммунальные службы мыли заборное ограждение вдоль улицы, а от брызг была радуга, как в первый день нашего приезда. Стоп. А вот и первое воспоминание, связанное с тобой, мачеха. Неужели я начинаю испытывать к тебе чувства, к тебе, такой чужой, такой современной, с накрашенными губами…. Надо спросить у соседей, где здесь можно купить вербу к вербному воскресенью. Скоро Пасха, дети очень ждут. Это мне ты – мачеха. А им ты – родная бабушка.