Холодное сияние образца

.

В плохо освещенном коридоре Театра мелькают хрупкие силуэты — скоро начнется прогон спектакля, артисты волнуются. Артистам от 7 до 13 лет. Многие из них впервые выходят на большую сцену.
Стараюсь не мешать со своим фотоаппаратом. Дети настраиваются на долгую работу. Кто-то взволнован, не слушает репетитора, никак не соберется. Готов заплакать, забыл движение, забыл, из какой кулисы выходить, неправильно застегнул костюм, зацепил «петуха» на голове, размазал помаду рукавчиком, не успел одеть венок.
Забываю о фотографиях для программки, и — застегиваю, гримирую, подшиваю, утягиваю, лакирую. Веду в нужную кулису вдоль темного задника, натыкаясь на обломки бутафории.

И молюсь, чтобы маленький артист не зацепил концертное трико. Наорут так, что всю репетицию перед глазами будет стоять слезная стена. Не получится войти в роль. И наорут еще больше. Двое из десяти детей могут уйти перед премьерой. Уйти из коллектива. Бросить. Не все выдерживают напряжения. А вы сумели бы работать на постоянной критике в форме ора?

Выходим из пыльного угла, вот и меловой крестик у предпоследней кулисы – кто как успел запомнить свое место за сценой. Разжимаю тонкую руку, перестук пуантов, все на своих местах.

— Вы что, знали, куда идти?

Когда-то предпоследняя кулиса была именно здесь. И кулиса, и ее запах, и шорохи с первого ряда – все здесь. Другое балетное детство, мое, тоже здесь. Вот мы – 13-летние капитаны. Принцессы Флоры, Гадкие утята, Джульетты. Но мы только в воспоминаниях.

Вот они – новое время.

Звучит первый аккорд, все вдыхают. И вылетают на сцену. Музыка ведет. Кому-то пока музыка мешает. Как и ноги, руки, случайные зрители, плохой пол, соседний локоть. Вскидываю камеру, и в объективе начинают оживать лица.

Саша, Аля, Майя, Маша. Знаю, что у Али сбиты в кровь пальцы ног, но она сильная солистка, и никому не позволяет себя жалеть. Знаю, что Майя танцует с температурой, а Саша не спала ночь, готовилась к математическому конкурсу. Маша не жалуется, но все знают, что она занимается двумя иностранными языками, и круги под глазами просто тщательно загримированы.

Сколько нужно длиться спектаклю, чтобы осталась капля сил у артиста? А если артисту 10 лет? Подготовка танцовщика почище солдатской муштры. Раньше блеска софитов приходится узнать о кровавых мозолях, лошадином труде на перспективу и все обратные стороны идеальной балерины из инстаграмма.

Но первое, что отвечают дети на вопрос, как вы попали на сцену театра, это:

— Я мечтаю!..

Мечтаю стать. Станцевать. Исполнить. Скрутить 32 фуэте и выиграть международный конкурс.

Понравиться другу, одноклассникам, маме, себе. Прославиться в соцсети. Доказать, добиться. Кто-то первый понимает, что перебороть лень, страх, боль в теле, немилость педагога, и пойти на урок – победа. Кто-то – что мечта достижима через труд и травмы. Кто-то не понимает сразу, но потом открывает красоту своего тела, степень его выносливости. Кто-то бросает на середине дороги, жалеет себя и меняет стиль жизни. Велик, челка, макароны на ночь, воскресенье с друзьями. Преступление!

Завершена съемка, конец репетиции. Артисты собираются вокруг балетмейстера. Разбор полетов, падений, слабых номеров. Лица детей напряжены, все пытаются отдышаться после прогона.

Зубами за воздух! Умри, но стой! Кровь из носа, но доделай движение!

Руководитель указывает на ошибки.

Интервалы не держите! Самоделки, уроды, корявые. Одна ты ничего, да и то. Прекрасно стимулирует. Просто не в каждой голове укладывается. Когда слышишь «быдло» в лицо, если порвался тапочек на занятии. Когда забирают роль со словами «Худей, в костюм не влезаешь». Когда не успеваешь дошить все 88 блесток на пачку, и тебя убирают из номера, отдают костюм с 87 блестками твоей подруге.

Делаем общий снимок. Дети стараются позировать. Но они выдохлись за два часа репетиции, натягивают улыбки, не держат позу. Кое-кто уже развязывает пуанты. Смотрит на фотографа безучастными глазами. Рабочие сцены выносят реквизит для следующего коллектива.

Я выношу неразрешенный вопрос о цене детского усилия и десятки фотографий, с которых смотрят маленькие Большие артисты. Слышу их смех за спиной. Первые наскоро переодевшиеся балерины прыгают через ступеньки. Застряв в турникете на выходе из театра, взрываются хохотом.

И в меня врезается мысль (или воспоминание) – смешнее всего после самых несносных репетиций. Счастливей – после самых тяжелых. Хочется высмеять свое волнение, растерянность. Высмеять движения, которые именно сегодня, когда из зала смотрели настоящие танцовщики, не получились.

Воскресенье еще не закончилось. До маршрутки можно бежать, взявшись за руки. На ходу откусывать мороженое, посыпанное сухариками. И на остановке поймать новый приступ смеха. Потому что вспомнился улетевший с ноги во время танца пуант, за который распинали 5 минут назад.

На каком языке говорит искусство? Почему одним учителям мы противостоим, а другие становятся нашими проводниками по жизни? На нас орали, выгоняли за опоздание, мы падали во время выступлений и бежали не в ту сторону. Потом мы выросли, и поняли, что никто не хотел нас унизить. Просто метод такой. Затянуть корсет и задать предельную скорость. Чтобы потом, во взрослой жизни, было скучно без Дела. И неудача воспринималась просто частью работы. И наши дети сами вели нас к открытию – с любовью мы добиваемся всего.