«Ма-а-ам…мусором пахнет, пойдем быстрее!».
«Что?» — выныривая из переполоха мыслей, растерянно оглядываюсь я. Три одинаково сморщенных носика — повыше, пониже и совсем у асфальта — выжидательно уставились на меня. Ах, да. Мы же идем. Мы же в магазин.
Мусор. Мусор? «Где мусор?» — я быстро и испуганно принюхиваюсь». Вон!» — три пальца разом тычут в огромный контейнер, около которого я и остановилась, вспомнив, что список покупок, ключи и кошелек мы забыли дома. Снова принюхиваюсь. Мусор как мусор…
«Мам, ну что ты тут встала?» «Мы идем или нет?» «Мы пошли, а ты догоняй!» «Да-да.. Догоню», — задумчиво шепчу я, отходя от бака и продолжая принюхиваться.
Слабый запах вчерашней еды и прелой травы, немного кислинки — вот аромат нашего мусорного ведра, которое бабушка несет во двор. Бабушка с ведром занимают всю ширину лестничного пролета, идет медленно и с достоинством. Я, перескакивая с ноги на ногу, нетерпеливо подпрыгиваю за ними, окутанная мусорными ароматами. Ну что же так долго? Ну побыстрее, ну давайте, ну мне же на-аа-адо-о-о!!
Улучив момент, когда на повороте лестничного марша бабуля останавливается, чтобы поменять руку, я проскальзываю мимо и вырываюсь из темноватой прохлады каменного подъезда в теплый летний вечер!
Два прыжка — сарай — и вот я верхом! «Уралец»! Моя гордость. Это вам не папин «Урал», и не малышковый «Львовец»! Это мой новенький и блестящий серебряный конь — впору мне и по размеру, и по скорости. Вперед! Скорей! Меня же ждут!
Мы носимся кругами по двору, гордо дзинькая своими металлическими звонками, встаем на педалях, вытягивая шеи, проносясь мимо забора. Мы — дозорные. Мы — караул. Мы — вестники!!Вот старая мусорная машина, фырча и тарахтя, въезжает в соседский двор. Наша скорость нарастает от круга к кругу, мы волнуемся, поминутно глядим через забор, ура! Мусор собран, дядя Василий запрыгивает в кабину!
Едет! Едет к нам! Мы кружим у своих ворот, радостным треньканьем встречая мусорку. Едем прямо перед ней, словно почетный караул, провожаем к законному месту, помеченному на асфальте несмываемыми каплями масла, год за годом рисующими затейливый абстрактный узор.
Мусорка чихает и останавливается. Дядя Василий лихо выскакивает из кабины, надевает огромные грязные рукавицы. Стоит, облокотившись на открытую дверку кабины, прищурившись, смотрит, как все двадцать ведер нашего дома аккуратно вытряхиваются в мусорную пасть. Первой гордо подошла моя бабуля: у нас новое пластиковое ведро с педалькой для открывания крышки — ее безоговорочно пропускают: «Ейный то… из командировки привез. Большой специалист ведь, вон же аж — на пенсии, а держуть…»
Потом тянутся остальные. Последней подбегает дворничиха тетя Марина: в дырявой жестяной ванночке трава и листья, в двух тазах аккуратно срезанные ветки шиповника.
Ловко подхватив ванночку сильными полными руками, опрокидывает в мусорку, подхватывает таз. Дядя Василий, нехотя отойдя от кабины, отстраняет ее: «Хва».
Медленно достает из-за особого крюка лопату и начинает распределять мусор по баку. Мы тут же. Тянем шеи: вон осколки блюда с цветочками (слышно было в обед как ругались в 13й); вон перекисшая капуста (баб Зоя прошлогодние запасы уничтожает); вон ворох цветных бумажных обрезков. Подлетел на секунду, подхваченный ветерком, рассыпался фейерверком и скрылся под тяжелой грязной лопатой. Это я утром вырезала бумажной кукле новые платья.
Дядя Василий тяжело опустил лопату, нажал сбоку рычажок. Все замерли. Тяжелый металлический пресс медленно поехал вверх, гоня перед собой сегодняшние будни двадцати квартир. Прижал, остановился. Поскрипывая, съехал на свое место, освободив место для следующего двора. Дядя Василий, приладив на место лопату, запрыгнул в кабину, завел чихающий мотор и лихо выехал со двора, оставив на асфальте мелкий сор, очередную масляную абстракцию, запах бензина, ссоры в 13й квартире и бабизоиной капусты, явно зря заготовленной впрок.