20 апреля 2018

Саша и Волк. Страшная Песня

Саша и Волк. Страшная Песня
147

Автор: Нина Русанова, писатель, поэт, автор сборника «КЛЮЧ ПОД КОВРИКОМ. НЕдетские рассказы«

ФОТОГРАФИЯ: RINA GINZBURG

Саша бузит.

Только что пришёл с прогулки.

Ввалился и – свалился, плюхнулся на свой стульчик в прихожей.

Сидит и не даёт себя раздевать-разувать. Никому.

Буянит: кричит и яростно отбивается, так что старенький, мамин ещё, детский стульчик ходит под ним ходуном и, скрипя и скребясь о стену и о паркет, взывает к ним то возмущённо, то жалобно. Размахивая во все стороны ногами, обутыми в серые с чёрными колошами валенки, – на сколько хватает ног и сил (а только на это их сейчас и хватает) – Саша лупит, колотит по полу. Получается здорово.

«Слава богу, – думают взрослые, – что это для паркета совершенно безвредно». Но зато громко и гулко. А если совсем близко подойти, то ещё и больно.

«Метод устрашения» действует безотказно. Никто уже – ни мама, ни папа, ни бабушка – не знает, с какого боку к этому ребёнку подступиться, как к нему хотя бы приблизиться, не то что валенки с ног стянуть. Да и штаны хорошо бы – ведь по колено… какое там! – по самую попу мокрые. А попробуй-ка сними, хоть они и на молнии: толстые, с «грудкой», на бретельках – это же комбинезон, «кафандл кацманафта»! Или даже «валадаза» (водолаза). Еле успели (пока шёл к стулу) расстегнуть и стащить с мальчика шубу и вязаную шапку-шлем. Тяжёлые от воды варежки сами упали с Сашиных рук ещё в подъезде.

Щёки красные, глаза горят, волосы на голове совершенно мокрые и на макушке всклокоченные.

Нагулялся, укатался до такой степени, что сам уже не знает, чего хочет:

– Ни катю́ дамо́й!

– Ку́сать – ни катю́!

– Ни катю́ путя́та!! (купаться)

– Ни катю́ пать!!! (спать)

А дальше уже просто:

– А-А-А-А-А-А!!!

А взрослым… ой, как непросто… «О-о-о-о-о…» – только и остаётся сказать.

– А ну-ка… А вот я сейчас спою ему эту «Страшную Песню»… про Серого Волчка, – неожиданно находится дедушка.

Все в недоумении: «Какой ещё „Волчок”? Ну ты, дедушка, даёшь… Ребёнок голодный…» – однако сразу же соглашаются, потому как другие, уже опробованные, педагогические (и даже те, что «не очень») приёмы, а также совсем уже не педагогичные хитрости и (даже угрозы) не дали абсолютно никакого результата. Не считая разве того, что Сашины крики стали ещё громче, а удары ног об пол – ещё ожесточённее. И тоже громче.

Дедушка садится перед Сашей на корточки (калоши почему-то сразу же перестают колошматить), протягивает к нему руки и низким голосом тихо заводит:

– Баю-баюшки-баю…

Саша без единого звука… встаёт со стульчика… с большим трудом… («кацманафт» – гравитация!) делает два шага навстречу деду… и – падает (сила гравитации особенно велика в этот момент!) в его объятия.

Дедушка большой, тёплый и добрый, и байковая рубашка в клеточку на нём сухая; а Саша маленький, горячий и мокрый. И очень устал.

Продолжая (уже без слов) петь, а вернее, мычать свой «утробно-загробный» мотив, дед с Сашей на руках осторожно поднимается и, медленно покачивая его, идёт по коридору в сторону детской.

Мама бежит за ними на цыпочках, догоняет и знаками объясняет деду, что неплохо бы снять с ребёнка тяжёлые валенки: у того ноги уже болтаются, как у тряпичной куклы, и валенки в калошах – клоц-клоц, бум-бум – стукаются друг о друга. Ещё, чего доброго, разбудят…

«Уйди. Потом снимешь», – одним лицом, бровями, говорит дед. Руки-то заняты, а голосом он продолжает всё так же – «страшно» – петь.

Действительно, валенки и штаны потом можно снять…

Как хорошо, что на Саше, под «кафандлом», – не «лубаска» (рубашка), не «фитылок» (свитерок) с высоким и узким горлом, а верх от «пивамы»! Удобно и нежарко… И низ – от неё же – вместо «кавоток» (колготок). Утром после завтрака тоже… еле удалось одеть и вывести этого мальчика на улицу: «Ни катю́ на голку!.. Ни катю́ на санки!..» Так и «выволокли» – в пижаме, надев поверх неё комбинезон и шубу.

Точно так же, как пришла, – на цыпочках – мама, словно по струнке, уходит, ретируется на кухню, где её за закрытой дверью и за накрытым столом, тихо-тихо, как мышки, сидят и ждут такие же, «приструнённые» Сашей «цыпочки» – папа и бабушка. Счастливые уже от одного только предвкушения обеда в тишине.

Условный рефлекс на «Страшную Песню» сработал.

«Саша и Волк».

Почти по Прокофьеву. Или по Павлову? Или по Сухомлинскому, Ушинскому, Песталоцци, Монтессори и Споку?

Или в полном противоречии с ними? То есть – с их теорией? Или – с теориями?..

Неважно. Важно, что ребёнок уже спок… то есть спит.