2 июня 2018

Комиссия из Москвы

Комиссия из Москвы
170

АВТОР: ЖАННА ПЕТРОВА

ФОТОГРАФИЯ JOSEFINA MORANDO

Это происходило в прошлом веке, в далекие восьмидесятые годы. Точнее, в 1981 году. Тогда еще города не переименовали туда-сюда, ну, там, Шевченко на Актау, Целиноград на Астану, а Алма-Ату, столицу, между прочим, на Алматы. Не тратили народные деньги, а реально экономили. На всем. На больничных, например. Выдадут справку в больнице, несешь ее на завод, тебе прогулы не ставят, но и не оплачивают ничего. Получить справку было совсем не круто, а даже наоборот. Особенно, если болезнь затяжная или там роды какие-нибудь. Можно было реально потерять половину заплаты.

И вот одна простая советская труженица написала письмо в центральную газету «Социалистическая индустрия». Почему, спросите вы, не в «Крестьянку» или «Работницу», или любой другой женский журнал, а именно в «Соц. индустрию»? А потому что средьмаш был здесь у нас. Почти закрытый город, но зашифрованный точно. Большая часть населения города работала на этом самом среднем машиностроении. К этому, помимо полной секретности, полагались разные подписки о запрете выезда за границу, устройства на другое место работы раньше, чем через 5 лет с момента увольнения и прочее. Зарплаты были хорошие. Почти у всех. Ну, кроме медиков и педагогов. Это стабильно на всем и советском, и постсоветском пространстве.

Вернемся к письму советской женщины, у которой заболел пятилетней сын инфекционным заболеванием — краснухой. Врачи лечили его именно от краснухи, и диагноз в карте стоял именно такой. Но это все было в процессе лечения. Глав. врач, кстати, очень милая женщина, выписывая из больницы маму с ребенком, выдает справку. Справку, а не больничный лист! То есть, женщина теряет половину зарплаты из-за того, что вдруг краснуха перестала быть инфекционным заболеванием, и по ней не положено выписывать больничный! Как же так? «Ну, у меня, знаете ли, инструкции…» — туманно изрекает милая докторша. Экономия бюджета, так сказать. Не положено, и все тут!

Советская женщина, вооружившись энциклопедией и медицинским справочником, убеждается в том, что она права, краснуха – инфекция, больничный – положено! И пишет письмо. Так, мол, и так, мы вот болели, а нам вот не дали, и вообще, когда я рожать собиралась, мне больничный укоротили и стимуляцию родов сделали, чтобы платить меньше.

А в советское время действительно практиковались стимуляции родов, чтобы укоротить декретный и послеродовой отпуска, и не выплачивать положенные денежные пособия. Мало того, по тем законам, не знаю, как сейчас, при осложненных родах, при ручном родовспоможении, при кровопотерях и прочих побочных прелестях, сопровождающих рождение детей, полагались дополнительные дни нахождения в стационаре и выписывались больничные листы. Но, наши врачи, следуя инструкциям сверху, не описывали диагнозы детально и не указывали всех подробностей, тем самым сокращая и время пребывания на больничном, и бюджетные деньги.

В общем, написала советская женщина такое развернутое письмо, а в Москве взяли и создали специальную комиссию, и направили они ее для проверки в наш городок. Сначала комиссия сделала запрос по месту работы этой женщины, затребовала служебную характеристику в отделе кадров, уточнила, а она вообще не скандальная ли особа, а в партии состоит ли, а нареканий со стороны руководства не имеет ли? Поступил сигнал, надо реагировать. Вызывает после этого начальство завода к себе в кабинет работницу и спрашивает: «Ну, колись, Наталья, что натворила? Почему тобой в Москве заинтересовались?» «Ой, а как это? Москва? Мной?» Эх, такая Бузова пропала! Это я про сейчас. А тогда такие дела так не делались. Тогда заслуги были нужны. Важность для страны, или хотя бы для завода. В общем, не хайпово, на тот момент.

Значит, пригласили Наталью, зовут ее так, в больницу. В регистратуре беготня, всю картотеку перерыли, нарушения ищут, медперсонал шепчется, вот она идет, из-за нее нас всех тут… Заходит она в кабинет большой, а там стол огромный, дорожка ковровая, и все такие важные и суровые, как один в белых халатах. Поставили стульчик для Натальи у стеночки, и давай на нее наседать, давить и прессинговать. Как Вы могли усомниться в компетенции советских врачей? В законности выдаваемых документов? Вам что, власть наша не нравится? Вы что с врачами спор затеяли? А она вся такая, юридически и медицински не подкована, только житейский опыт и заученные статьи из справочника. Ну почему, говорит, властью я довольна, в партии состою, право имею.

А главная в комиссии смотрит на нее и глаз не сводит. Платье на Наталье было тако-о-ое! Такие наряды в СССР не завозились, а сами изготавливать еще не умели. Только в журналах «Бурда моден» печатали. Но обычная советская женщина скопировала на кальку выкройку из журнала, к слову она в чертежном работала, любую выкройку на раз могла сделать. При случае купила ткань сиреневую из шелка в чудный горошек и наполовину на машинке, а на половину вручную, сшила себе заграничное платье. И прическу с шиньоном высокую сделала. Ну, короче, подготовилась по полной! И вот сидит она вся очень красивая, а красота эта ей уверенности прибавляет, и рассказывает она про несправедливость и с первыми родами, и со вторыми, и с инфекционной этой болезнью. Главная ей справочник в лицо сует, а сама платье разглядывает. Потом беседовала с ней за жизнь. Про семью, про детей спросила. Про платье тоже. Удивилась, что сама, похвалила, полный восторг! Правда, так тот больничный и не выписали, справку оставили. Советское общество ошибок не делало, так что и признавать нечего! Дело, мол, прошлое, срок истек, не положено. И глав. врача, ту самую милую женщину, перевели куда-то в другой город, чтобы не повадно остальным было в компетентности сомневаться.

Наталья после встречи с Московской комиссией на завод вернулась звездой. И еще одно письмо написала: «Спасибо, что отреагировали, что советского человека без внимания не оставили». Ей потом с мужем отпуск одновременно дали, такое редко происходило, но им дали. Заслужили. Комиссия из Москвы помогла.