Вот раньше было лето, так лето. Раньше за лето можно было прожить целую жизнь. Несколько жизней даже — по количеству смен в пионерском лагере, или, например, одну — в туристическом походе, другую — у бабушки в деревне, хотя не было у меня никогда бабушки в деревне, но это нюансы.
Еще одну — прочитав все части продолжения «Волшебника изумрудного города», или, стыдно сказать, все приключения многострадальной Анжелики. За лето можно было вырасти на целую голову, научиться варить суп, ходить на ходулях, плавать по-собачьи, кататься на велосипеде. Летом можно было влюбиться, полюбить так, как, конечно же, никто и никогда на земле не любил ни до, ни после.
Прийти на школьную линейку первого сентября новым человеком, исполненным тайн внутри себя, и увидеть таких же изменившихся и загадочных одноклассников. За лето можно было превратиться из девочки в девушку, и даже из девушки в женщину… Словом, такого уже никогда не будет. Теперь это больше не подарок судьбы, а, скорее, ее насмешка. Оно врывается, не поздоровавшись, исчезает, не попрощавшись. Не замедляя ход, мчится мимо тебя, громыхая товарными вагонами… Так, словно тебя это не касается… Но иногда…
Иногда все же получается урвать от него кучек чего-то особенного и спрятать украдкой в свою копилку драгоценных воспоминаний. Воспоминания эти, как хорошее вино, с годами приобретают ценность. Из них уходят грубые, бередящие душу, ноты, остается мягкая печаль с нежным послевкусием ностальгии. Их-то я и достаю, когда наступают холода
Я провожу отпуск на свежем воздухе. На летней кухне. Дети все время хотят есть. Я все время хочу покоя. Когда мне говорят: «Мы хотим есть!», я отвечаю громко и внушительно: «Вы сегодня уже ели!» Но это не помогает. При чем процесс этот бесконечный. В то время, как крестница Катя, ученица балетной студии, исполняет партию умирающего над тарелкой супа лебедя, Дуняша уже успевает поесть, побегать и проголодаться. Поэтому свой боевой пост на кухне я покидаю редко, только в исключительных случаях: промыть чей-то нос, воззвать к совести обидчиков, утешить угнетенных, проследить, чтобы из воды после купания вышло столько же человек, сколько и зашло. С одной стороны — плита, продукты, горы посуды. Здесь готовятся супы, борщи, окрошка, блины, оладьи, каши и омлеты, вареники и пончики и так далее.
С другой стороны стол с книгами. Здесь читаются привезенные из города или откопанные в кладовке Довлатов, Тургенев, Чехов, Куприн, Толстой и многое другое из того, что было в свое время прогуляно вместе с уроками русской литературы. Теперь вдруг оказалось, что кто-то поменял страницы в скучных книгах, озарил смыслом необъятные предложения в полстраницы, превратил дуру Каренину в женщину наивную и чувственную, достойную сострадания, как минимум…
В откопанных книгах попадаются интересные вещи: старая дядина фотография, с которой он, молодой, стройный и чернобровый, глядит бодро и весело, и весь его вид говорит: «Не верь, что я умер. Тот больной, уставший, болезненно толстый человек не совсем я. Вот я настоящий. И я жив». Билет на поезд с маминой девичьей фамилией, словно пропуск в прошлое, которое не мираж, а жизнь, и она продолжается. Отметки в книгах, надписи на полях. Посреди этого кулинарно-литературного изобилия я и обретаю относительный покой.
Нарушает его чаще всего Дуняша. Она прибегает на кухню с листиком и карандашиком и надиктовывает текст, поскольку, научившись этим летом мастерству картежной игры, она все еще не овладела премудростью письма. Тексты примерно одинакового содержания: «Лиза, прости меня, но я больше не буду» или «Лиза, прошу меня извинить, но ты супер», подпись «Д.». Из чего следует, что Лиза сурова, но все-таки милостива к своей младшей сестре. Используется именно союз «но», я не против, так звучит драматичнее. Спустя пять-шесть записочек Дуня соображает, что можно посылать старые, и уже не нуждается в моих услугах.
Сидим с Дуняшей у костра. У меня меланхоличное настроение, принимаю волевое решение допить остатки кагора, который уже вторую неделю томится в погребе. Поговорить бы с кем…
— Дуня, что тебе больше всего нравится?
— Из фруктов? — отзывается с готовностью.
— Ну, вообще, что ты в жизни любишь.
— Люблю играть в жмурки, в прятки-догонялки. Люблю клубнику, бананы, киви тоже люблю…
— А что тебя расстраивает в жизни?
— Когда на меня кричат, когда обзывают и толкают. И когда кусает оса. А тебя что расстраивает?
— Когда болеют дети, когда мы с папой ссоримся, и когда я ничего не успеваю.
— А что нравится?
— А нравится, когда такая Дуся у меня на ручках сидит! Щекочу. Смеется. Чувствую, приступ меланхолии позади. И кагора больше нет…