Крестной девяносто восемь, и сладкого она не ест, но мы шутим, что на столетний юбилей обязательно купим ей торт со свечками. Последнее время она передвигается по квартире с ходунками: для уверенности. Чтобы знать, что точно не упадет, — прежнего доверия собственным ногам нет.
С зимы к ней начала приходить помощница по хозяйству. Она готовит еду, стирает и убирает. Крестная жалуется, что самой справляться стало трудно. Хотя еда ее легка, как тефра. Она питается, по сути, теплотой. Раньше ей помогал племянник, Гавриил. Нет, он по-прежнему любит крестную и уважает, и рад помочь. Да только ему самому стало обременительно – как никак стукнуло восемьдесят.
— Лучше вам с помощницей, крестная? Все-таки живая душа рядом, есть с кем перемолвиться словечком.— Ольга очень хорошая, — искренне хвалит крестная. — Только говорит со мной громко, думает, что я плохо слышу. Приходится иногда что-нибудь переспрашивать: не хочу ее расстраивать. Молодые такие мнительные!
Крестную никто и никогда не называет по имени. Дошло до того, что в один прекрасный момент его не могли вспомнить. Крестная и крестная. Она настолько стара, ответственна и щепетильна, что практически утратила личные черты. При жизни превратилась в эпос. Эталон для крестных на земле.
На днях позвонила — попросила забрать библиотеку. Сказала, что не любит дома бесполезных вещей. Алкоголь из бара: виски и ликер «Цитрон» раздала еще лет тридцать назад. Книги же вообще не ее, их собирал крестный.
Как проводит время? Сидит в гостиной. Раз в день разговаривает по телефону с двоюродной сестрой Федрой – та тоже пожилая, ей сто два. Тоже недавно купила ходунки. Есть, что обсудить. Летом крестная выходит на балкон. Сидит на стульчике – никаких кресел. Никаких «облокачиваний на спинку». Спина крахмально-жесткая, взгляд в небо. Получает тихое удовольствие.
Ее волосы, кожа – бесцветны. Пастелизованы временем.
— Какое красивое небо, — благоговейно всматривается в облака крестная, поглаживая вены на руках, изящные и выпуклые, как узор на антикварных фарфоровых тарелках. Небо — кислородная маска Земли. Облака бегут, рассыпаются, слоятся, меняют ежесекундно форму, — настоящий театр. Невозможно представить, что за ними — темнота. Как невозможно представить, что за жизнью — смерть.
Крестная рассказывает: в родной деревне ее другу Фоме дочка тоже на день рождения сделала на сто лет торт. Юбилей совпал с Пасхой: вертели барашка, вынесли на улицу торт… Именинник пил вино. Хорошо, что успели, добавляет крестная. — Сейчас, когда Фоме сто четыре, он из дома почти не выходит. Да и зрение подводит. Так что, хорошо, что успели, когда он был в силах радоваться… Правда, на похоронах моего брата он присутствовал. Пришел, пил кофе, коньяк, потом закусывал в таверне. Да, а что? Он же не больной. Он просто старый. Лет пять назад приезжало телевидение его снимать. Нет, не потому что долгожитель. А потому то кузнец, а он кузнец, — исчезающая профессия.
Говорим, что когда крестная будет задувать свечи на своем юбилее, мы пожелаем ей жизни не на сто, а на двести лет.
— Зачем двести? – пугается крестная. – Столько не хочу. Книги читать не могу. Бесполезная. Не делаю никакой работы – и куда мне двести лет? Но… до своего торта дожить хочется. Кто же откажется от еще одного приятного воспоминания?