Автор: Виктория Райхер, психолог, психодраматист (клиническая психотерапия при помощи психодрамы), автор книги «Йошкин дом»/ЖЖ Виктории/Facebook Виктории
Фотография: Ольга Агеева
Всё дело в том, что у Пеппи Длинныйчулок не бывает каникул. Помните, почему? Потому, что она не ходит в школу. Томми и Анника ходят, и все другие шведские дети, а Пеппи — нет. Она не умеет сидеть за партой, она знает вопросы, но даёт не те ответы, она предпочитает висеть вниз головой, она рыжая и у неё разные носки. Поэтому, когда все шведские дети сидят за партами и решают примеры на вычитание яблок, Пеппи печет блины. А когда все шведские дети пишут в тетрадках «Карел и Пауль отжимались на уроке физкультуры», Пеппи висит на турнике вниз головой. Ей отлично живётся, но она не учится в школе. Поэтому у неё никогда не бывает школьных каникул. Забавно, да?
Я довольно часто ношу разные носки — мне так нравится. Я не умею сидеть за партой и работаю только сама на себя. Мне так нравится. Но я не хожу в школу, поэтому у меня нет каникул.
В праздники это ощущается особенно остро. Не удручает, не давит, просто ощущается. Мне не дарят с работы букеты в женский день, конфеты под новый год и посуду на Песах. Меня никто не зовет на корпоратив, мне не нужно думать, что подарить мужчинам из отдела, и я не участвую в сборе денег для сотрудницы, уходящей на пенсию. Не могу сказать, что мне всего этого так не хватает. Я просто об этом помню. И думаю иногда: видимо, за десять школьных лет я полностью исчерпала эту тему.
Помните анекдот? «Я хочу, чтобы у меня все было! — сказал мужик джинну. — Мужик, у тебя все было, — согласился джинн». У меня «все было» на тему общественных праздников. Причем в очень юном возрасте — то есть на максимальной высоте восприятия и эмоциональных сил. Сильнее, острее, выше уже не будет.
Познание разочарования было в третьем классе. Тогда, седьмого марта, мальчики выставили нас из класса, чтобы украсить его цветами и на каждую парту положить подарки. Подарок мне покупал Сёрежа. Это была Страшная Тайна — кто кому покупает подарок, но все почему-то знали, кто кому. «А мы знаем, что Серый тебе купил, а мы знаем» — хихикают одноклассницы, и я затыкаю уши: не говорите мне ничего, я хочу сюрприз!
Нас зовут, мы заходим. Класс, на каждой парте — гвоздичка, на некоторых — пакеты, на чьей-то — большая кукла (ого!), на моей — коробка. Сердце стучит. Открываю. В коробке лежит щетка для волос. Бледно-розового цвета. Там же ярлык «щетка массажная» и открытка с восьмеркой из лент: «Дорогая Вика…». Вы знаете какую-нибудь девочку, которой было бы приятно на глазах всего класса получить в подарок массажную щетку? Я не знаю.
Познание величия было в шестом. Мы уже большие, мы слышали, что все подарки будут одинаковыми (так постановил совет отряда), мы чинно ходим по коридору и предвкушаем, опять-таки, когда нас позовут. Всё тот же класс. Опять на каждой парте что-то лежит, но моя выделяется среди всех. На ней, как и у всех, коробочка, мимоза и картонная восьмерка, а еще, отдельно — букет тюльпанов. На восьмёрке подпись — «мальчики шестого Б». А к букету тюльпанов приколота маленькая открытка, и на ней — имя, одно. Я его знаю, точнее, догадываюсь. Но остальные не догадываются, они просто видят, что я получила личный букет. Беру его в руки и понимаю, что отмщена за щетку. И вообще за всё. И остальное неважно. Мне одиннадцать лет. В классе — двадцать четыре девочки. Даже тогда я уже понимала, что запомню этот момент.
Познание любви было, конечно, в десятом. Мне пятнадцать. У нашего класса — обожаемая классная руководительница, действительно классная, вечно окруженная учениками, на каждый праздник горы цветов. А я в нее так влюблена, что, кажется, дышу ради нее.
Восьмого марта все приходят с букетами, но я — нет. Я не буду со всеми, я принесу ей цветов в конце дня, когда никто ничего такого не ожидает. У меня есть время, десятый класс отпускают после четвертого урока, а у неё сегодня пять, за час я съезжу на рынок и куплю цветы. Нас поздравляют, нам что-то дарят, это уже неважно, звонок. Уезжаю, спеша. И тут обнаруживаю, что мои представления о технической стороне жизни несколько отличаются от реальности девяностого года.
Середина дня седьмого марта. Нормальных цветов в продаже нет. Нигде. Никаких. Свисают драные ветки, грустят сухие гвоздики, сохнет что-то в горшке. В горшке! С тем же успехом можно в унитазе притащить. А время идёт, у меня всего час в запасе, потом человек уйдёт, точно зная, что я — я! — не поздравила его с восьмым марта.
Бегаю по рынку, пытаюсь найти хоть что-то приличное, не нахожу, добегаю до магазина, тоже не нахожу, возвращаюсь на рынок, рыщу повсюду, время давно прошло, уже точно поздно, она точно ушла, я не успею, я знаю, и шансов успеть уже нет. Неожиданно обнаруживаю ярчайшие тугие тюльпаны (опять тюльпаны, добр ко мне этот цветок) — толстая продавщица почему-то только сейчас выставила их на продажу, и я у неё первая покупательница. Хватаю эти тюльпаны и бегу на трамвай. Я еду зря, мне уже некому их дарить. Но я еду.
В школе гулкая тишина, все разбежались — праздник. Уныло подхожу к кабинету английского языка. Он не заперт (хм). На цыпочках подкрадываюсь к двери. Заглядываю в замочную скважину (тюльпаны мешают).
Сидит.
Праздник! Седьмое марта! Короткий день!!!
Сидит.
Стучу для приличия, вваливаюсь со своими тюльпанами (более идиотского зрелища невозможно придумать), что-то блею. Дарю.
Благодарит. Смеётся.
— Ну вот, — говорит, — ты поздравила, можно теперь и домой уходить.
От шока мне изменила свинцовая скованность подростка. И я у неё — не выдержала — спросила. У вас же давно закончились уроки, спросила я, а вы почему задержались? Зачем?
— Тебя ждала, — ответили мне невозмутимо.
Ответная моя реплика была нечленораздельна.
— Я же знала, что ты придёшь, — объяснил человек, надевая синее пальто с темно-синими пуговицами, — ты сразу после уроков убежала куда-то, я так поняла, что не хочешь как все и хочешь отдельно. Но я-то знаю, как трудно достать нормальные цветы седьмого марта, а ты этого явно не знаешь. Вот и задержалась в поисках, еще молодец, что не очень надолго. До вечера я бы тут всё равно не смогла просидеть.
А если бы я не пришла, спросила я её потом, когда мы уже шли к остановке и мартовские лужи светили мне в лицо, если бы всё было не так, как вам показалось, и я бы не пришла?
— Тогда я в следующий раз бы не ждала, — ответили мне.
Каких мне еще сочетаний официальности, праздника и любви? Никаких. С тех пор в моей жизни и нет общественных праздников. Никаких.
Когда все дети сидят за партами, Пеппи прыгает в классики. Но когда у всех детей начинаются каникулы, и они, гомоня, убегают гулять, Пеппи сидит на крыльце и прутиком чертит в песке какие-то знаки. Ей не грустно, нет. Она вспоминает другую жизнь в прошлой жизни.