Яркие летние зарисовки Екатерины Фёдоровой - как записки на бумажных салфетках. В них эмоции, пылкие чувства, обрывки разговоров, житейские мудрости и забавные ситуации. Жизнь, которая продолжается, несмотря ни на что.
Подслушала в давке метро на Синтагме, как одна уставшая женщина с тоской говорила другой уставшей женщине:
“Нормальные люди – пожилые и живут в деревне!”
Афины – это нестерпимый жаркий фен. Солнечное одиночество улиц. Кондитерский запах юга. В нашем Агиос-Стефаносе всегда на на пять градусов холоднее, чем в городе, потому что мы на горе. На горячем небе медленно плавятся сливочные комки облаков. Крики чаек электризуют воздух морской свежестью. Пустые, выпитые пчелами до дна розы дважды в день, – в утренние и вечерние часы, – выдыхают в палисадники свой теплый фруктовый ладан.
Нектарий – лучший специалист агоры по абрикосам, персикам и нектаринам. Держит только лучшие сорта. Необычные сплющенные, с широкими средиземноморскими бедрами персики выложены пирамидой. Нектарий подписал на табличке их броское прозвище: “НЛО”.
– Абрикосы у вас какого сорта? Бебеку? – допытывается Урания.
– Бебеку кислые и никогда не вызревают, как следует, мадам, – сухо отвечает Нектарий. – У меня другая марка.
– Какая? Как называется?
– Оранжево-красная!
Прокопий, увидев, что я достаю телефон, зычно, по-полководчески, скомандовал:
– Каааамеру на меня!
Потом пригласил за прилавок, игнорируя суетные вопросы публики, вроде “простите, кто здесь взвешивает”:
– Катерина, иди сюда. Прошу тебя, поговори с моим другом.
Друг Прокопия, господин Мильтиадис, Мильтос, проводит жизнь в энергосберегающем режиме. Прежде чем сделать любое движение, долго обдумывает его заранее. Слова выдает через небыстрые равные промежутки времени, но регулярно, как конвейр. Зато и на свет они появляются в отличной форме – любо-дорого услышать: аккуратные, нарядные, как пирожные, хорошо пропеченный бисквит которых украшен завитками крема.
Увидев меня, господин Мильтос замолчал, поскольку ему требовалось сначала ко мне привыкнуть. Через несколько минут, как следует помяв слова губами, чтобы придать им совершенную скульптурную форму, вступил в разговор.
– Откуда ты, Катерина?
– Из Санкт-Петербурга.
Услышав это, Прокопий отбросил кулек с анчоусом в сторону и завопил (“крик поднялся неугасный”):
– О! Санкт-Петербург! О! Одно имя чего стоит! Только услышу – “Санкт-Петербург”, так становлюсь как будто заколдованным! Если захочу снова жениться, то поеду только туда! – внезапно оборвал свою речь и вернулся к анчоусу.
Вокруг нас немедленно образовался кружок любопытствующих, которые напряженно вслушивались в беседу.
– Катерина, позволь мне задать вопрос, – церемонно выговорил Мильтос.
– Все, что угодно.
– Скажи мне, вот что, Катерина.... Путин – большая лиса?
Кружок всколыхнулся, разволновался, раздались мнения... Прокопий властным дирижерским взмахом остановил всех, гулко гаркнул:
– Тихо! Ти-хо! Отвечать будет Катерина. Потому что она знает его лучше нас!
Урания накупила гору разных баклажанов: круглых, овально-удлиненных, глянцевых фиолетовых критских. Стоит перед прилавком с сиренево-полосатыми из Марафона, размером с детскую ладонь.
– Хватит уже, – протестует ее муж, господин Орест. – купи, что ли, булгур! Опять одни овощи всю неделю!
– Но хороший же баклажан, – чуть не плача, упрашивает Ореста Урания.
... Манолис закусывает. На столе: раки, пиво, свежий хлеб, критская гравьера, жареное мясо.
– Съешь анчоуса, – дразнит его Нектарий. – Он же как фрукт.
– Сыр – тоже фрукт, – хмуро возражает Манолис.
– А скажи мне, Манос, – не отстает Нектарий. – Вот ты критянин, родился на острове... Как так получилось, что ты не любишь море?
– Видишь ли, – задумывается Манолис. – Я должен был родиться на горе!
Двое приятелей, Яннакопулос и Зафиропулос, сидят под выцветшим широкоугольным зонтом, ждут свой заказ из жаровни.
– Однажды вечером, – рассказывает Яннакопулос, поглаживая разгоняющим ораторство движением лоснящуюся седую шевелюру. – я изменил своим привычкам. Решил отказаться от ужина. Не есть любимые сувлаки. И выпить не вино, как обычно, а коктейль. Отправился в модную кафетерию с друзьями и заказал шесть “Маргарит”. И что ты думаешь? Нам принесли шесть пицц!
Зафиропулос проливает белое вино. Переламывается надвое, хохочет, умоляет: “Яннакопулос, сатана, замолчи! Уморишь!”
... Уходя, услышала обрывок разговора Прокопия и Мильтоса.
Мильтос жаловался на что-то, приводя аргументы вроде “мне это на роду написано!”
Прокопий не соглашался:
– Да на роду черновик написан, друг! А жизнь дана для того, чтобы переписать его набело.