— Вот это и есть счастливая старость, — говорю мужу, когда мимо нас Анюта провозит на коляске Лидию Васильевну.
— А мы гулять, — Анюта улыбается и наклоняется к Лидии Васильевне:
— Не все же дома сидеть, правда?
Лидия Васильевна натягивает варежки:
— Я очень люблю зиму. Мороз. Когда снег вокруг… Это сказка! Но мне тебя жалко, Анюта. Ты же не тяжеловес. А во мне почти 90 килограммов.
— Поправилась бабуля, — замечает муж. Потому что в прошлую прогулку Лидия Васильевна говорила, что весит аж семьдесят килограммов. А неделей раньше – что почти шестьдесят.
— Ну, Анюта и правда такая хрупкая, — отвечаю и выдаю философское:
— А любовь делает человека сильным, выносливым. Он горы может свернуть ради того, кто ему важен. Что мешает Анюте сидеть с бабкой дома да чаи гонять в тепле? А она ее, неходячую, вывозит. И в лифте, и по ступенькам, потом, после такой прогулки, полдня небось в себя приходишь.
— Будут ли наши дети так о нас заботиться, — задает муж риторический вопрос. И мы выходим в снегопад. И видим вдалеке, как Анюта толкает через сугробы коляску с Лидией Васильевной. Прислушиваемся.
— Да они плачут? – я рывком кидаюсь в сторону соседок.
— Поют! – останавливает меня муж и призывает прислушаться. «Снегопад, снегопад, не мети мне на косы…» — разносится на весь район.
А в другой раз пели Вертинского. А еще любят русские народные песни. И конечно, романсы. Мы с мужем, кажется, знаем весь репертуар. Иногда вешаешь на балконе белье и слышишь, как внизу Лидия Васильевна заводит:
— Гори, гори, моя звезда…
И вторым голосом, тоньше и тише, Анюта:
— Звезда любви приветная…
Потому когда две недели подряд никто не пел, тишина стала заметной и подозрительной.
— Да ей лет восемьдесят. Дай человеку поболеть на свой возраст. Не паникуй раньше времени, - муж останавливает меня от визита к соседям.
— Может, помочь чем? – настаиваю.
— У нее Анюта есть. Она за этой Анютой как за каменной спиной. Сама разве не видишь, ты лишняя в их сплоченной команде.
— Вижу, — я соглашаюсь подождать до выходных. А уж там точно пойду выяснять. Тортик захвачу. Чтоб не выдавать беспокойство.
И захватила. Стою на придверном коврике, жду, когда откроют. Почему-то чувствую: вот-вот разревусь. Но Анюта, может, и не заметит. А пока в комнату войду к Лидии Васильевне, слезы точно пройдут. Лишь бы все в порядке у них. Лишь бы…
— Вам кого? – незнакомая дама сняла очки, как будто без ей было легче меня узнать. И тут же поспешила распрощаться:
— А, вы, наверное, к Анне. Да? К Анне же? Но она тут больше не работает. Теперь я сама буду за мамой ухаживать. А то, знаете, на этих сиделок не напасешься. Работа – не бей лежачего. Телевизор включи да сиди рядышком. А оплата такая, как будто тут пашут и выкладываются. Знаете, я же не миллионер какой-то. Сама справлюсь. Если вам Анну, то не помогу, простите. – дверь закрылась.
Прошло минут двадцать прежде, чем я поняла, кто такая Анна. Последние десять лет в соседней квартире жила не Анна – только Анюта. И все в нашем многоквартирном доме не сомневались: Лидия Васильевна воспитала чудесную дочь.