От детства у меня осталась одна мифология. Возможно, это было вообще не со мной. Возможно, меня сразу десантировали сюда взрослым.
Я помню, как не мог есть торт «Птичье молоко», потому что мне было жалко птиц.
Помню, как пел про румынскую красавицу Икубку, которой надо пора-пора-порадоваться.
Я не боялся фильмов про Фредди Крюгера — в моем дворе собирались местные алкаши.
Я плакал, когда улетала Алиса Селезнева. И хотя я считал плохо, интуиция подсказывала, что до 2084 года я не доживу.
Я был темпераментным ребёнком и на кружке выжигания прожигал доску насквозь.
Киоски «Союзпечати» были порталом в Нарнию. Я засовывал в окошко нос и до обморока дышал газетами.
Варенье я не любил. Оно было слишком мокрым. Друзья считали меня инопланетянином.
В коридоре стояли напольные часы с боем. Когда они били полночь, я ждал, что превращусь в принца. Или в лягушку. Ну, или хотя бы в тыкву. Я очень ждал превращения. Кафку я прочёл значительно позже.
А под утреннюю гимнастику из круглосуточно работающего радио я вставал без помощи рук и, не просыпаясь, делал зарядку с одеялом на голове.
В «Крокодиле», любимом журнале моего дедушки, я жалел человечков в чёрных сюртуках. У них были грустные лица. В них вечно тыкали чем-то красным. Мне не хотелось, чтобы они нервничали.
В деревне, где я проводил лето, по вечерам красиво пели женщины. Я смотрел в небо, и луна казалась мне лимоном, который я могу положить в чай.