На уставших от ночи веках кипит то ли слеза, то ли сон. В семь утра улица пахнет бабушкиной деревенской кухней: кислый, тревожный запах сырости сменяется острой надеждой разгорающихся дров: очень скоро солнечный костер пропечет воздух – он смягчится, станет гладким и сытным. В молодости человек растет вверх, в старости – вниз. Думает, что движется вперед, но воспоминания обнуляют динамику. Мы топчемся, но не на одном месте – одновременно в нескольких местах.
По-гречески небо – «уранос». Древний поэт заметил: «Находящаяся над нами стихия получила от Урана свое имя «небо» из-за своей необычайной красоты». Не изменились с тех пор ни небо, ни слово.
Вот базилик состарился, не отвечает на приветствие. Его дряхлые листочки больше не оставляют жирных масляных следов на кончиках пальцев. Пресный голубой фон прорезали красные, развалившиеся на половинки гранаты, эти первые предвестники рождественских елочных шаров.
На рынке действует своя теогония и своя гигантомахия. Чудовищные гроздья коринфского винограда соревнуются с крошечным, размером с копейку из Элиды, и кажется, Давид в очередной раз побеждает голиафа.
Прокопий гарцует по агоре, словно пророк или полубог. С треском обрушивает на металлический прилавок туши рыб. Вокруг него собралась лесха, друзья помогают работать: пьют вино, поддерживают разговор, сворачивают картоннные кульки.
– Я отдаю дораду по шесть евро, и никто меня не слышит! – вопит Прокопий.
– Эрот глух!
– Это ты к чему про Эрота? – интересуется Манолис.
– К тому, что на этом рынке полно влюбленных!
***
Прокопий шепчет новому покупателю на ухо:
– Тебе отдам дораду за пять. Но только потому, что ты хороший человек. Как я узнал? Увидел глазами!
Притащил новый ящик с лавраком, облив катящейся из него водой туфли госпожи Электры.
– А в чем отличие этого лаврака от того, что уже был на прилавке? – поджимая ноги, спросила Электра.
– Этот – хороший! Лучшего у меня просто нет!
– Понимаешь, Электра, – пояснил Прокопий.
– Я не принадлежу к «той» категории людей. Я принадлежу к иной категории людей. «Те» продают дораду по восемь евро. Я же продаю по шесть!
– Да ты старый, – уважительно констатировала Электра.
***
Попи, торговка «утренними» кабачками и «карамельной» морковкой пустилась в откровения:
– Вообще-то, Катья, я закончила университет. Юридический факультет. Должна была нотариусом стать. Но мой брат, Царство ему Небесное, скончался от аневризмы. Пришлось продолжить семейное дело.
– Не поняла, почему пришлось?
– Из уважения к отцу!
***
Зеленщик Патрокл снисходительно наблюдал, как его конкурент Нектарий, старался, расхваливая свои помидоры – «сахарные, медовые».
– А мои - благословенные! – переманил клиента.
– Как у вас получается находить такие эпитеты? – спросила его.
– Ну так я – профессионал!
Загрустивший Нектарий в сердцах сломал крепкие перья лука, помещая его в пакет. Поднявшаяся волна сладко-острого сока катарсически промыла глаза, толкнулась в душу.
***
Над жаровней дрожал и плавился залетный ветерок. Помолишься такому алтарю – обновятся и настроение, и сны.
***
…Захмелевший Прокопий зашел за прилавок.
– О, так у меня еще один ящик креветок. Какой бордель! – и на том же дыхании продолжил:
– Девушки, улыбайтесь! Улыбнувшейся девушке – скидка! – Говорите со мной! – требовательно орал Прокопий. – Говорите! Выражайтесь свободно! Так же свободно, как вы писаете!
***
В кафетерии госпожа Афанасия вела с госпожой Димитрой кулинарную дискуссию о способах приготовления анчоуса.
– Только запекать! Только решетка! – настаивала Афанасия.
Димитра, не возражая, пожимала плечами.
– А я готовлю его в духовке. С лимоном, маслом и орегано. Как хорошо!
– Что может быть лучше огня? – спикировала на нее, как ястреб на цыпленка, Афанасия.
– Оливковое масло! – улыбнулась Димитра. – И с углями возиться не надо!
***
– Ну что ты все ноешь – беда, беда, зачем Бог это допустил? – отвечал Прокопий Нектарию на какие-то новости, которые я прослушала. – А может, сам Бог в беде? Ты об этом думал? И отчеканил:
– А если Бог в беде, мы его – не оставим!