После долгого перерыва я села за удаленную работу. Не за ту, которой хотела заняться. За ту, которая прямо сейчас даст пережить это время. С работой мой мир стал преснее, а в голове снова построился Серый город. Бетонные однотипные здания похожих заданий и закольцованные асфальтовые улочки рабочих процессов. Брр, так себе местечко.
Первые рабочие дни в моей душе появлялось странное ощущение бесполезной пустой свободы. Изредка в груди проплывали чувства, стертые из эмоциональной памяти. Я разглядывала их так же, как изучают рыбок в чьем-то аквариуме ― это, вроде, такая, эту не знаю, такую, кажется, раньше видела. Вскоре мне показалось, что я уже знакома с этими чувствами, и их сумма ― это моя отдельность. Я забыла, как она чувствуется.
Отдельность появилась и у дочери. Я понимала, что так и должно быть в её возрасте. Это ощущается, будто разжимаешь ладонь, и из нее робкой серебряной струйкой выскальзывает ниточка шарика, наполненного гелием. В любой момент еще могу дернуть обратно… Волнение и нежная грусть дуют в груди.
Вот, скажем, аппликации. Это мое занятие с Ликой: нахожу в Интернете инструкцию или придумываю сама, а потом мы вместе делаем. Получалось, обычно, симпатичненько. Но вот случилось “Мама, я сама”. Ей перестало быть интересно то, что я предлагаю. У нее появилось интересное высказывание: “У меня свой проект, у тебя ― свой. Мам, занимайся своим проектом”. Я с уважением и интересом это восприняла, правда, сначала внутри было напряженное желание помочь. Эти ее проекты выглядели странно ― исполосованные куски бумаги, прилепленные друг к другу. И много клея. Очень много клея. Настолько много, что мне надоело покупать фунфырики из отдела канцтоваров, и я взяла в строительном литровую банку ПВА. Затем я даже поняла некоторую изюминку Ликиных инсталляций, они стали мне нравиться, и я разглядела в них лепестки диковинных цветов, перья выдуманной птицы, подолы пышных платьев, мозаичные обрывки впечатлений.
В это же время у нас появился беговел. Вы скажете, к чему здесь эта ремарка? Но мне она увиделась показательной. До этого Лика ездила на трехколесном велосипеде с ручкой: если она поворачивала не туда, можно было с легкостью перехватить управление - дрынц, и мы едем куда мне надо. У беговела не было такой ручки, он ехал туда, куда хочет Ли. И все, что я могу ― привести ее в такое место, где можно без опаски кататься. Она радовалась солнечному утру, ехала рядом со мной и кричала: “Мама, я лечу, как сокол-пустельга, колибри и дятел!” Да, малышка! И еще, как шарик, наполненный гелием…
...Все это время я сильно уставала с непривычки. В конце дня посередине черепа будто бы на одной ноте гудела металлическая дудочка. Плечи зажимались от постоянного фонового напряжения. О себе я успевала подумать в предпоследнюю очередь, в свободные минуты хотелось просто лежать. И во всем этом была невыразимая тоска по душевной близости с Ликой. Я знала, что она рядом, но прямо в конкретный момент я должна была сделать рабочую задачу, а потому не могла быть с ней включенной: присутствовать полностью, не обсуждая с дядей Мишей статью про экономические показатели программы лояльности.
Иногда Лика начинала канючить “Хочу маму”. Сколь бы не раздражала необходимость отвлечься, я приходила к ней. Милая, я рядышком, вот твоя мама. Это удивительное состояние адаптации всей нашей семьи к наличию у меня работы, пусть даже удаленной.
Не раз читала, что отдав ребенка в детский сад, мамы скучают по нему ― по запаху, смеху, реакциям. И в эти дни я часто ощупывала в своей душе вопрос: как же мамы, отдавая детей в сад, справляются с этим? С пустотой, нахлынувшей тоской, ограниченной, но неожиданной свободой, с которой уже и не помнишь, что делать.
Справляются, как получится. Как могут. И я справлюсь. И каждая из вас.