Апрельское солнце, бледный, облизанный дождями леденец, плавает в стеклянном океане. Время от времени его обдувает ветер, оно обсыхает и скупо осыпается на землю колкой золотой крошкой. Несмотря на холод, трава загустела. Сурепка переросла зрелость и ссутулилась. Мозаичные личики ромашек отекли от сырости. Финифтяные голоса горлиц окрепли. Им комфортно жить рядом с человеком. Это чайки-трудяги, свободные каменщики, держатся от нас на расстоянии, вскапывают крыльями далекий небесный грунт.
Запахи стоят пышные. Царствует апельсиновый, разбрызгавший вокруг сладкий и тонкий аромат одеколона.
***
Агора в цветах. В продаже первомайские венки, которыми скоро украсят двери домов, асфальт усыпан ярко-желтыми цветками кабачков-цуккини.Нектарий обновил таблички на витрине: к клубнике дописал эпитет «последняя», а мандарины обозначил, как «анкор». Лук оставил, каким он и был, а именно: «сладким».
Апостол увидел это и усмехнулся. Выкрикнул:
– Мои луковицы – корабли, самолеты, космические ракеты! Продаю все, что есть в мире!
– Все? – укоризненно обернулся к нему Нектарий.
– Все, что есть в мире лучшее! – не смутился Апостол. – И еще я прошу прощения!
– Неужели? – удивился Нектарий, чувствуя подвох.
– Да. – ответил Апостол. – я прошу прощения, что продаю так дешево.
***
– Как съездил к отцу? – спросил господин Афанасий своего «молодого», всего лишь шестидесятилетнего друга Гектора. – Как он?
– Все бы ничего, но из-за карантинной скуки стал много есть, – ответил Гектор. – Я приехал – он зажарил целого барана. Я ему говорю: «Отец, побереги себя, все-таки возраст».
А он мне: «Вот именно, возраст! 87 лет! Сколько мне еще осталось? Сколько мне еще осталось съесть баранов, сынок?»
***
Прокопий и Манолис сидели за столиком рядом с жаровней. В их позах чувствовалось напряжение – не искреннее, а искусственное, театральное. Возле них стояли Нектарий, Феодора, Апостол и хозяин жаровни господин Перикл.
– Что это с ними? – спросила я у Феодоры.
– У них агон, – ответила она будничным голосом. – Манолис пожаловался, что у него в последнее время плохая психология, а Прокопий поклялся ее починить.
– Как это чинить?
– Наверное, насмешить, – вздохнула Феодора.
– Моя деревня маленькая. – заговорил Прокопий комическим голосом.
Феодора вздохнула, поджала губы и со знанием дела выговорила отчетливым суфлерским шепотом:
– Про Аристида будет рассказывать.
– В моей деревне главная достопримечательность – это люди. А самый замечательный человек – мой дядя Аристид. – начал Прокопий.
– И что же замечательного сделал Аристид? – пасмурно уточнил Манолис.
– Например, однажды он с утра пораньше уехал за дровами и пропал. Уже стемнело, а его нет. Его жена, тетя Ариадна, забеспокоилась. Попросила соседа Ясона поехать его искать. Он встретили его на полдороге, живого-здорового, с пустой телегой.
– Где ты был, дядя Аристид. И где твои дрова? – спросил Ясон.
– Понимаешь, я ехал-ехал… И вдруг увидел сосну…
– И?
– И мне так захотелось спать! Я лег и уснул. И это был замечательный сон! Лучший в этом году! Сосновый!
Манос удержал улыбку и уставился на Прокопия с удвоенной серьезностью. Прокопий нисколько не смутился. Он явно пустил вперед эту историю без расчета на успех, так, для разогрева.
– Аристид считал себя отличным охотником и всегда носил с собой ружье. Увидит, бывало, стаю воробьев, вскинет ружье, нажмет на курок – осечка. Пожмет плачами, повесит ружье за спину – бамс! – оно стреляет. Все воробьи в воздухе. – продолжал Прокопий.
Манолиса разбирало, но он с усилием промолчал.
– А вот смешная история. – прищурился Прокопий. – У Аристида было огромное и очень плодовитое инжировое дерево. Деревенские дети вместе с сыном Аристида Костасом полезли на ветку, где было больше всего ягод, и ветка сломалась.
– Что я скажу отцу? – испугался Костас.
– А ты скажи ему, – подсказал Телемах, сын соседа Ясона, – что на ветку сели вороны. Много ворон! Пятьсот штук. Вот ветка и не выдержала.
– И что в этой истории смешного? – пошевелил бровями Манолис.
– То, что Аристид ей поверил!
Господин Перикл, Феодора, Апостол и Нектарий вытирали глаза, Манолис кусал губы, он уже забыл само слово «психология», но Прокопий не остановился, видимо, решив окончательно дорезать аудиторию.
– Идут однажды Аристид с Ясоном по полю, а навстречу им ватага детей. Мальчишки. И все курят самокрутки с кукурузными усами – на табак у них денег не было. Аристид оборачивается и говорит Ясону с иронией:
– Ты глянь, Ясон. А Телемах-то твой курит. Вот дети пошли!… Кто их только воспитывает, таких хулиганов.
Ясон пробурчал про себя что-то невнятное.
Подошли поближе. Аристид всмотрелся да как заорет:
– Костас! Сынок! И ты здесь?!
– Да, весело жили. – заключил Прокопий.
– После того случая Ясон подарил Аристиду портрет королевы Фредерики…
– Зачем?
– Чтобы починить ему психологию. А то он расстроился из-за Костаса.
– А как это связано с королевой?
– Так ведь Аристид – демократ, противник монархии. Посмеялись, и все прошло. Повезло ему с соседом.
– А нам с тобой, – заметил Перикл, наливая Прокопию вина «от заведения» и подкладывая жареную свинину на пластиковую тарелку.
– Ты … Ты – Акрополь нашей агоры.
***
Апрель – цветущий бог, спит в душистой тени, но скоро он проснется и распахнет священные двери весны. Жизнь – это ошибки и тревоги. Они ломают человека. Но, к счастью, есть инструменты, которые его неизменно чинят, – любовь, смех, искусство. И конечно, греческая агора.