На днях поздравляла с днем рождения своего брата. Чет-ве-ро-юродного. Мы это сами по слогам произносим и всегда смеемся такому интересному далекому родству.
После стандартных счастьяздоровья начали вспоминать детство:
— Помнишь, мы вдвоем на рыбалку поплыли? И целый час сидели, наверное, в камышах, а не клевало. Ни разочка, ни одной поклевки. А час был такой долгий, как будто всю жизнь тут просиживаем. Как будто лето вот-вот закончится, а мы всё в этих камышах.
И я молчу, потому что сама увязалась за старшим, нельзя сдаваться. А потом проходит еще вечность, и я всё-таки ною, мол, поплыли уже обратно, сил нет, скууууушно. А ты говоришь «еще по разочку», и мы опять закидываем удочки. Простые такие удобчки – палка, леска, крючок. Червяки накопанные в огороде. И я еще так мала и не в курсе, что будущая женщина, что даже с легкостью беру червяков пальцами и нанизываю на крючок без отвращения.
И тут нам как поперло! Видимо, косяк какой встал рядом с нашей лодкой. Мы за десять минут тогда натаскали каждый по двадцать или даже по тридцать рыбин. И вернулись домой с таким уловом, что все были в шоке. А мы такие гордые. И это было такое счастье! Помнишь?
— Кажется, это были красноперки…
— Ой, ты помнишь! А я думала, я одна помню.
— А как нас отпустили еще на лодке, помнишь?
— Ага, далеко. На самый остров…
И мы висим в паузе. Вспоминаем скрип вёсел, стук волны о борт лодки, солнце между пушистых ресниц, загорелые руки, лето, Волгу, детство… До острова далеко-далеко, река в этом месте широкая, полноводная, плыть долго. Потом доберемся, попинаем камни у берега и обратно. На самом острове и делать-то нечего, а вот доплыть до него — очень даже по-взрослому. Это вам не вдоль дачи ходить по камышам. Это прям еще смотреть нужно, чтобы вдалеке большие корабли не шли и тебя не сшибли. Это целое приключение.
— Это по сколько ж нам тогда было, Лёль?
— Мне лет шесть, наверное, может, семь. Тебе, значит, одиннадцать-двенадцать.
— И нас отпустили? Вот это у нас дедушки-бабушки были смелые! — присвистываем восхищенно, удивленно и недоумевающе. Опять молчим и, кажется, об одном и том же.
Мы ведь давно выросли. У моего брата есть дочь. У меня сын. Они старше нас тех, загорелых и беззаботных на Волге, но мы бы ни за что не отпустили их на остров. Без жилетов. Одних. Через судоходную реку. Час грести в одну сторону. С ума сошли, что ли? А вдруг че?
И картинки-картинки-картинки перед глазами всех возможных вдругов.
— Я дочку на метро одну отпускаю, — прерывает тишину брат, — правда, по прямой и с телефоном.
— У меня Матвей на тренировку сам ходит, — тут же вступаюсь я за свою детиночку.
Опять молчим. У нас были хорошие бабушки и дедушки. Включенные, как бы сейчас сказали. Они готовили с нами манты вечером, жгли костры, пели песни, брали в походы. Но при этом они нам доверяли. Кажется, намного больше, чем мы доверяем своим детям.
— Вообще-то мы прогрессивные родители, — говорит брат.
— Во всяком случае, считаем себя такими.
Отпускаем гулять. Отпускаем вожжи. Передаем постепенно ответственность. Но почему-то вдруг становится грустно, что свое доверие мы передаем детям очень ограниченно. По чайной ложке сгущенки в день, в то время, как нам можно было съесть целую банку за раз. Нам всё кажется, что если мы разрешим банку, у наших детей начнется диатез, астма и вообще отек квинке. И почему-то забываем, что у нас самих ни разу не было высыпаний.
Мы доплывали. Приносили красноперок в ведре. Заливали йодом разбитые коленки и исколотые рыболовными крючками пальцы.
Погрустили, положили трубки. Я села и написала этот текст. Легла в постель с еще недодуманными мыслями.
И знаете что? Ну вот хоть убейте, я даже сейчас не отпустила бы сына на остров… вдруг че…