Справа от меня в самолете сидели мама и ее пятилетняя дочь. Девочка начала капризничать еще до взлета: «Мама, кресло неудобное!», «Почему нельзя смотреть мультики через интернет?», «Не хочу застегивать этот ремень, у него спереди железяка очень холодная!», «Попить есть?», «У меня в окошке вид неинтересный!», «Мама, давай уже прилетим?».
«Мам, давай уже прилетим!» — девочка сказала за минуту до того, как голос стюардессы сообщил пассажирам:
— Наш взлет задерживается на двадцать минут.
Девочке тут же стало жарко. Она захотела пИсать, потом – яблочко, а после: «Ты взяла мою куклу? Нет? Мама, мне нужна моя кукла!», дальше – слезы, много-много слез. И я настроилась на тот самый полет, когда ты включаешь внутри себя терпение и спокойствие, нонстопом меняя батарейки у питающего их дзена и раздражаясь, что производители этих батареек явно стали халтурить: дзен то барахлит, то и вовсе перестает работать ни с того ни с сего. Точнее, как «ни с того ни с сего»…
Вот девочка барабанит пяткой в спинку впередистоящего кресла, и дзен прямо на глазах теряет мощность и «фурычит» из последних сил.
«Яблочный!» — отвечает девочка на вопрос стюардессы «Какой сок тебе налить?» и тут же переворачивает наполненный соком стакан на свою маму, на себя и даже на меня. Правый рукав моей кофты и правая штанина моих джинсов покрываются пятнами и начинают топить в этих пятнах сперва мое спокойствие, потом терпение. А девочка решает порисовать, достает фломастеры и… чертит жирные линии прямо на обвивке собственного кресла. Мой дзен вскакивает и, не в силах справиться сам с собой, падает в обморок. Зову его, зову, а дзена и след простыл. И стоит перевести взгляд на маму, чтобы понять: мой добрый, участливый и благородный дзен взял и переехал к ней, потому что одного ее собственного дзена ей больше недостаточно.
Маме девочки не было все равно, нет. Она руками, словно шлагбаумами, то и дело преграждала путь очередным проделкам дочери: правой закрыла доступ к шторке иллюминатора, левой опустила задранные ноги девочки: «Не стучи пожалуйста, тете впереди неприятно». Вот рука выставлена, чтобы остановить открытый фломастер, который уже планирует заштриховать откидной столик. Вот рука обнимает девочку за плечи и уговаривает не вырываться и спокойно высидеть зону турбулентности. Мама пробует читать, но девочка не слушает. Мама нашептывает на ушко дочери сказку, но она перебивает: «А тортик дадут? Я хочу тортик!», «У меня ножки устали, мама!», «А можно мне погулять по самолету?».
Засидевшись, дочь стояла в кресле, заглядывала через кресло к соседям и чуть не падала на них сверху, специально просовывала колпачки от фломастеров между креслами и потом выковыривала их то руками, то ногами. На пять минут ее утихомирил планшет, но быстро разрядился, из-за чего двадцать минут девочка рыдала. Женщина впереди не удержалась и громко шикнула в сторону девочки. В этом «шике» читались все грубости, которых, по ее мнению, заслуживал непослушный ребенок, но произнести которые вслух ей не позволяло воспитание. Даже стюардессы, которым положено невозмутимо улыбаться в любой ситуации, закатывали глаза и вздыхали, когда проходили мимо наших кресел.
Но дзен мамы девочки, объединившись с моим дзеном, не повышал голос, был ласков и сдержан:
— Пожалуйста, не кричи!
— Ну что ты, давай успокоимся, милая…
— Зайка, я знаю, что ты устала…
— Хочешь, мама почешет тебе спинку?
— А давай, мы сделаем из твоей кофточки подушечку, и ты попробуешь поспать, а я тихонько спою тебе песенку?
Шел второй час полета, а мамы хватало на все эти уменьшительно-ласкательные «доченька», «солнышко», «малышка», «ножки», «ручки», «головка», «хлебушек», «яблочко», «окошко», «носочки», «чашечка», «книжечка», «кроссовочки».
«Видимо, стюардессы отдали этой маме и свои дзены тоже», — заподозрила я, когда самолет приступил к снижению. Девочка кричала, что у нее болят уши, а мама разворачивала чупа-чупс и успокаивала:
— Конфеточку пососешь, и ушки сразу пройдут!
Действительно, прошли но… затошнило. Мама полезла в карман кресла за одноразовым пакетом, но там его не оказалось. Я поискала в кармане кресла перед собой – тоже нет. Девочка терпела из последних сил. Мама нервничала. Нервничала я. Женщина, сидевшая перед нами, полезла в свой рюкзаке в поисках хоть какого-то пакета. Прибежала стюардесса:
— Вам нужна помощь?
— Да, девушка, — сказала мама девочки своим тихим голосом, в котором вообще не слышалось раздражения и усталости.
— Простите за беспокойство, — казалось, она останется вежливой даже если мир вокруг начнет рушиться и на спасение останутся секунды.
— Но тут моей доченьке нехорошо, — она сделала паузу, пытаясь поточнее сформулировать проблему, и выдала фразу, в которой, я в этом уверена!, выразила все то, что выделывала ее дочь во время полета:
— Мою девочку немножко… блюет!
Если вы, прочитав это «блюет», поморщились и включили строгую учительницу внутри себя, значит, вы точно не летели с нами тем незабываемым рейсом.