Мне 14, и я в Евпатории с мамой.
Вообще «14» и «с мамой» сразу означает проваленный отпуск, но буквально спустя несколько унылых дней, наполненных безысходностью, тоской и подростковым сплином, мы познакомились с прекрасной семьей.
Самой прекрасной из семьи была моя ровесница, красавица и умница, с которой меня вдруг мама начала отпускать дальше своей юбки. Ей казалось, что вдвоём приключений на свои задницы нам будет найти сложнее. Или просто, наконец, можно было расслабиться и выпить южного вина с другими адекватными людьми, на часок забыть про своего вечно стонущего подростка.
У спасительницы-избавительницы был только один существенный недостаток - имя. Не знаю, о чем думали ее родители и между какими вариантами метались, но в итоге случилась Клава.
Возможно, они тогда тоже были в Евпатории и баловались южным вином.
Я поржала внутри себя первые минут 15, а потом и привыкла.
Клава, айда до буйков наперегонки на матрасах! И пусть нас унесёт течением и будут спасать накаченные парни из Малибу! Желательно на вертолетах, но на крайняк я соглашусь на катер аля яхта. И на искусственное дыхание.
Клавка была девчонка-огонь и тут же хватала матрас и плыла со мной в направлении Малибу, уточняя размеры яхт и технику искусственного дыхания.
Мы отрывались на десяток метров от родителей и променадили по набережной, томно оглядывая прохожих. Менялись юбками и каждый день ходили в обновках, невзирая на их «бэушность». Тайком слизывали капельки вина из родительских бокалов, шепотом матерились одни в комнате и даже пытались стрельнуть сигаретку, чтобы раскурить трубку мира на двоих.
А однажды нас даже отпустили на соседнюю дискотеку на 30 минут.
Евпатория ещё не знала такого адского мейкапа, какой мы нарисовали на своих лицах. Евпатория содрогнулась и за неимением гугла рванула в библиотеки узнавать, остались ли ещё на свете коренные индейцы и куда конкретно переправить вот этих двух, отбившихся от стада.
А мы млели от восхищенных взглядов и перемежали бешеные танцы под Руки вверх с балом Наташи Ростовой. Как настоящие Наташи мы на каждом медляке подпирали стенку и ковыряли пальцем в ладошке, мол, я и не жду, я вообще просто так тут встала. Обещанную мазурку пропускаю, ибо маменька не велит.
- Девчонки, а можно с вами познакомиться? - двое симпатичных парней вдруг возникают рядом с нами.
Мы окидываем их придирчивым взором. Ну, может, не Малибу, конечно, но и мы не тонем, знаете ли.
- Ну познакомьтесь.
- Я Андрей, а это Лёха. А вас как зовут?
- Лёля.
- И Клава.
У парней вытягиваются лица и тут же скомкиваются зло сморщенной бумажкой:
- Так бы сразу и сказали, что не хотите знакомиться! - и уходят гордо к другим подпирающим стенку девочкам.
А у тех других даже бойцовской раскраски нет, между прочим. Только зовут их, наверное, Оля и Катя. А не то, что некоторых.
Домой с дискотеки мы бредём молча, понурые и раньше времени. Отбываем оставшиеся дни отпуска, валяясь на матрасах в море и изображая уже просто тюленей. Обсуждаем, пройдёт ли акула по местному мелководью и кого первого она сожрет, если чё.
По приезду в Москву обмениваемся телефонами на жеваных клочках, вырванных из блокнотов. Одинаковым жестом убираем их в задние карманы джинсов, переглядываемся и точно понимаем, что никогда друг другу не позвоним.
Ну нельзя нам вместе, никак нельзя. Нас разлучает судьба. Судьба неподходящих друг другу имён.
И где-то на фоне глухо несётся из динамиков вокзала низким голосом Кузьмина:
A за окном все также стонут провода,
И поезд мчит меня в сибирские морозы...