Когда я была маленькой, моя мама за какие-то сумасшедшие деньги покупала журнал BURDA на немецком языке, которого никто в семье не знал. Внутри журнала были прикреплены многочисленные выкройки, но ими не пользовались — ни бабушка, ни мама не умели шить. Журнал покупался, что называется, для любования. Для развития вкуса. Для красок, которых в наших советских гардеробах было мало, а уж о натуральном шелке, плиссированных шерстяных юбках и шляпках-таблетках оставалось только мечтать.
Моя мама мечтала каждый вечер. Уложив детей спать и забравшись под одеяло, она рассматривала наряды в журналах BURDA в свете настольной лампой — одной из тех, которые были в каждом советском доме: металлические, с выкрашенным синей краской абажуром, который, если вставить внутрь лампочку побольше, сразу превращался в человеческий профиль, а лампочка — в его нос…
А пока мамы не было дома, мечтала над журналами BURDA я, которую бабушка приводила из садика и просила: «Займись чем-нибудь, пока я приготовлю ужин».
Листая глянцевые цветные страницы, я представляла, что вот эта рыжеволосая красавица в вязаном пушистом свитере под горло — это я, например, во время загородной прогулки. Где-то там, за кадром, наверняка пасется моя личная белая лошадь. А с другой стороны загорает на солнце моя собственная большая мохнатая собака в очень нарядном ошейнике.
И вот эта дама в кружевном сарафане – тоже я, допустим, в гостях. И сумочка, расшитая бисером, – тоже моя. В ней, скорее всего, резное зеркальце на ножке, как на иллюстрации к сказкам Пушкина, костяной гребень и, была уверена я, ленты. Спросили бы у меня, зачем в сумочке ленты, я бы не ответила. Но ленты я очень ценила. Однажды их «выкинули» в универмаге, бабушка отстояла два часа в очереди и принесла домой пять огромных мотков лент. Синий, красный, белый, зеленый и лимонный. «Пригодится», — бабушка решительно поместила мотки ленты в нижнее отделение серванта и закрыла деревянную дверцу на ключик, а потом… ключик потерялся. Ленты хранились взаперти десятилетия. Их нашли недавно. Вытащили, удивлялись, отдали на поделки детям, сделали сто тысяч мышек для любимого кота, заплетали в косы внучке, смастерили юбку как у гаитянки, но все равно не использовали все…
Самая любимая моя страница в журнале BURDA была та, на которой хрупкая девушка с цветком в пышных локонах смотрела на свое отражение в зеркале и улыбалась ему. На девушке было свадебное платье. Оно струилось и переливалось каким-то неестественным белым цветом, белее любого белого, и мне, всего лишь разглядывавшей платье на фото, хотелось зажмуриться. Я была уверена, что такую красоту не надевают только раз, под венец. В моем пятилетнем понимании свадебное платье, впервые надев на свадьбу, не снимают больше никогда. Вобщем-то, я была уверена, что ради этого бесконечного ношения самого красивого платья в мире женщины и выходят замуж. Ходят потом себе в свадебном платье по квартире. Моют в нем посуду. Вытирают пыль. Играют с ребенком. Встречают мужа с работы. И все – как в первый раз. Белая, нарядная царевна лебедь больше никуда не исчезает. Если только она, как поступила моя мама, не подарила свое свадебное платье подруге. Или, как моя бабушка, не продала в комиссионном магазине…
Я часто улыбаюсь про себя, что мои детские планы на счет круглосуточного свадебного платья не сбылись. И вот сегодня, когда читала с сыном его любимую энциклопедию животных, тоже вспомнила: чего это столько лет замужем, а хожу как не знаю кто: в шортах, в футболке…. Где, интересно знать, моя пышная юбка в пол? Где корсет, который затянет мою талию воронкой? Где цветок, который воткнется мне в волосы и там зацветет и запахнет?
— Мама, а у тебя бывало так, что вот ты читаешь книгу и представляешь, как будто ты – это какой-нибудь персонаж? – мой сын уверен, что он – главный герой из книги Даррелла «Моя Семья и другие животные». И Том Сойер – тоже он. Когда-то сын был еще Маугли, но вырос и стал Гарри Поттером.
Вопрос сына прозвучал как раз тогда, когда мы читали про утконоса. Не поверите, я тут же представила себя утконосом! Вот как прочла, что в стародавние времена это животное обозначалось как «животное-амфибия из рода кротов с птичьим клювом», так сразу вспомнила себя на прогулке с сыном на детской площадке. Как раз прошел сильный ливень. Лужи по колено. Мокрый песок. Скользкие-скользкие горки. Придерживая ребенка тут, вытаскивая там, подстраховывая справа и вылавливая слева, чем, скажите, я отличалась от утконоса, который амфибия из рода кротов с птичьим клювом? И если я в свои 38 лет – утконос, то чего уже мне удивляться, что свадебное платье давно мне мало, разонравилось и вообще неудобное…
…Хотя, может, я улитка?
Сын как раз перевернул страницу. Утконос убежал. А улитка приползла и стала рассказывать. Мол, ем почти любую растительную пищу. Перекормите морковкой – стану оранжевой. Люблю, чтобы душно и сыро как в джунглях. Не забывайте меня купать и сбрызгивать помещение, в котором живу. А если будете плохо за мной ухаживать, я обижусь и… уйду в завиток!
«Уйду в завиток» — это не про смерть. Это про паузу. Про спячку до лучших времен. Про замирание: типа, вы тут разберитесь, а я потом подойду, когда все снова будет хорошо.
«Уйду в завиток» — это про улиток ничуть не больше, чем про меня.
— Мам, ты куда?
— В завиток, милый. Мама устала. Маме нужна передышка.
И ушла. В завиток. С потрепанным, но все таким же глянцевым и цветным журналом BURDA под мышкой. Я до сих пор помню. Фото блондинки в свадебном платье опубликовано на странице 12.