Когда я первый раз приехал в Москву, а приехал я на автобусе с тетей и дядей, родители в тот же вечер повели меня в парк аттракционов. Не прям парк, а какое-то привокзальное шапито, потому что родителям надо было найти что-то поближе, чтобы быстрее со мной расквитаться за стресс от моего сиротского путешествия.
Мне было 6 лет. Единственный раз до того я был на аттракционах в Оренбурге, в парке Тополя. И моим главным впечатлением оттуда были не сами карусели, а их администраторы: настолько скучающих людей я никогда потом в жизни не видел. Даже сидящие в кабинках у эскалаторов в метро тетеньки просто светились позитивом и задором по сравнению с этими заложниками детской радости. Сам же парк Тополя по атмосфере напоминал Припять. В нем было всего каруселей 5-6: металлические заброшенные конструкции, которые по нажатию кнопки начинали двигаться, скрипя и моля о том, чтобы их убили, словно древние, смертельно больные чудовища. Паровозик, качели, Колесо, а вернее, Колесико Обозрения, что-то еще. В общем, из эмоций там можно было получить только депрессию.
Другое дело — московский парк. Яркие, работающие без перебоев лампочки, громкая музыка, чистая сладкая вата — я был в восторге. Одно удовольствие было просто находиться в мире, где что-то работает не на пару. Среди большого количества развлечений, я заприметил карусель в виде пятиметрового столба, на котором кружась то поднимались, то опускались люльки-самолетики. Вращалась карусель со скоростью ленивого охранника торгового центра, а в люльках катались дети, едва научившиеся сидеть. Папа поймал мой взгляд и тут же повел меня к кассам:
— А можно с ребенком в люльку сесть? А то он в Москве первый раз, ему там страшно одному будет.
Я сгорел от стыда. Вмиг покраснев и потеряв дар речи, я снова посмотрел на карусель. Она остановилась, и в нее запрыгивали уже новые дети. В одну из люлек мама посадила девочку, предварительно всунув ей в рот соску. Девочка была пухленькая и еле влезла.
— Пап… — набравшись взрослости в голосе, подозвал его я.
— Сынок, слушай, не пускают с тобой, говорят, вдвоем там не поместимся. Хочешь, я просто в соседнюю люльку сяду, за тобой? — не расслышав мои интонации, ответил отец.
Я прокатился на этой карусели один. Под пристальным взглядом родителей, готовых поймать меня в любой момент. Меня кружил стыд, их — волнение за меня. Каруселька каталась вхолостую. Радости, в итоге, не получил никто.
И вот теперь, став отцом, я начинаю их понимать. Как далеко зайдет моя излишняя забота — я не знаю. Конечно, мне нужно будет отпускать этого пухляка куда-то одного, предварительно повторив примерно 100 раз правила безопасности на случай всего на свете. Сейчас его страшно оставлять даже в соседней комнате без присмотра, но то диктует возраст. А вот дальше мне, видимо, предстоит огромная работа по успокоению себя. Пока же, я так и представляю себе следующую сцену:
— Кожевников Матвей, к доске!
— Пап?
— Все чисто. Можешь идти.