В нашей деревне сохранился такой артефакт минувшей жизни, как почта. По улицам ходит целая живая почтальонша с толстой сумкой на ремне.
У меня при виде неё в животе сжимаются те мышцы, что отвечают за ностальгию. Я помню, как, свесив до стола язык, выписывал на конверте индекс правильными цифрами по шаблону, ощущая, что участвую в неком таинстве. А обе мои бабушки хранили в серванте старые поздравительные открытки, перетянутые резинкой. В них была длинная жизнь. А телеграммы, помните? Маленькие инфаркты.
Наша современная деревенская почтальонша носит уже, конечно, не письма, а коммунальные счета и местную районную газету, на которую здесь все подписаны. В ней до сих пор существует раритетная доска объявлений, где односельчане поздравляют друг друга с юбилеями и продают патефоны.
Чаще всего почтальонша заворачивает к местной сумасбродке, которую детвора прозвала «бабкой Гренни». Она вечно со всеми судится, и ей постоянно приходят какие-то извещения. Почтальонша спешит поскорей избавиться от этой корреспонденции, чтобы зловредная старушонка, увидев ее в окно, не выскочила метать клочки по закоулочкам, и однажды бедняжка так торопилась, что ее палец застрял в почтовом ящике, висящем на калитке.
Ящик оказался агрессивным под стать своей хозяйке. Ситуацию спасло подсолнечное масло и то, что Бабки Гренни в тот момент не оказалось дома. Правда, потом шепоклякообразная старушенция все равно бегала жаловаться в «Мосэнерго», потому что последний счёт за электричество, видите ли, оказался у неё липким.
Почтальонша появляется на нашей улице в одно и то же время, и я каждый раз жду ее у забора. Она передаёт мне газету из рук в руки: есть в этом рудимент какого-то священнодейства.
Все-таки современность с ее мгновенным доступом к телу посредством электронной почты сильно проигрывает. Я скучаю по тем временам, когда, находясь на интригующем расстоянии письма, мы были друг для друга загадочны.
Для товарища Житкова? Извините, нет такого.