Из школы меня забирала бабушка, папина мама. Любовью наши отношения назвать было сложно, скорее, молчаливая неприязнь. Я казалась ей избалованной, математически бездарной, громкой, да и вообще не_Игоречком (так зовут моего папу, как Вы догадались). Не то чтобы она была не права. Просто у другой бабушки эти же факты вызывали восторг, и такая реакция казалась мне более логичной.
Так вот, вела меня бабушка из школы классе в шестом. Дома у нас бытовала легенда, что я не способна сама перейти дорогу, сосредоточившись на ней, а не на собственной тонкой душевной организации. Не то чтобы и это было неправдой. Но мне сейчас 27, я перехожу примерно так же и пока жива. А тогда я шла с бабушкой, и в какой-то момент тонкая душевная организация, не иначе, подсказала мне, что дальше я хочу идти одна. Или мы не сошлись во мнениях – стоило ли бить какого-то мальчика в школе. Или я сказала, что по-прежнему ненавижу математику, что было хуже, чем все семь смертных грехов. Не помню, если честно. Зато точно помню комментарий бабушки, сказанный фирменно поджатыми губами:
- Да тебя с таким характером никто замуж не возьмет.Вот все сейчас скажут: программирование ребенка! Да как так можно!
Забегая вперед, скажу, что замуж вышла, аж дважды. Один раз даже удачно. Так что не кидайте камнями в мою бабушку, она вообще недавно стала ко мне неплохо относиться. И потом – это же классно, когда люди, с которыми не очень складывается, говорят откровенно враждебные вещи. Сразу такая легкость во всем организме, и легитимная возможность никогда с этим человеком больше не общаться.
Но это сейчас я так думаю. Тогда я меньше управляла собственной жизнью, поэтому просто развернулась и энергично пошла в другую сторону. Бабушка у меня тоже не тряпка, поэтому она просто пошла домой.
Дело было в феврале, так что мой план «дождись, пока с работы придут мама с папой, а бабушка уедет домой» был обречен. Через 2 часа стемнело, и я пришла. Папа оказался дома, но и бабушка тоже. Папа открыл мне дверь. Я разделась и прошла на кухню на очную ставку. Бабушка рассказала свою лаконичную версию событий, что-то вроде «вела себя как обычно избалованно, вырвалась и убежала». Я буркнула в ответ что-то умеренно вежливое.
Больше всего в этой ситуации мне было жалко папу.
Дерзкого ребенка надо наказать? Надо. Неуважение бабушки (его собственной мамы, между прочим), плюс практически из дома сбежала. Да. Единственный нюанс – у папы с наказаниями было слабо (точнее – никак), с наказаниями меня – еще хуже, потому что у него всегда было ощущение, что я фигню просто так не творю. Тут он немного преувеличивал, конечно. Ну и кроме того он был знаком и с истцом тоже, да еще и не понаслышке.
Поэтому, как только я буркнула то самое что-то умеренно вежливое, лицо его посуровело, и он погнался за мной по коридору, пылая жаждой расправы. А я побежала от него. Сталинский коридор. Длинный. Бежал за мной папа, бежал-бежал, да и не догнал. Ну мало ли как может сложиться гонка преследования мужчины со спринтерским прошлым, ежедневными пробежками вокруг Парка Победы и совершенно неспортивной двенадцатилетней девочки?
Ох, эта непредсказуемая штука — жизнь.
Забежала я в самую дальнюю комнату, пока папа еще в поте лица своего пробегал предыдущую, и спряталась в шкаф. Тут-то меня и настиг разъяренный отец, и, убедившись, что я глубоко в шкафу, со всей силы своего праведного родительского гнева хлопнул дверью шкафа. Было очень страшно, она просвистела сантиметрах в 30 от шубы, за которой я стояла.
Суровый папа пошел радовать бабушку, что она отмщена, а виновные понесли соразмерное преступлению наказание. Бабушка уехала, мы попили чай и дней через несколько мне выдали ключ для самостоятельного прихода домой из школы.