– И-дет гроза! И-дет гроза! – скандировали торговцы на агоре. В Петербурге в дождь дорожает такси, в Греции в дождь дешевеют мандарины. Нектарий, поглядывая не небо, торопливо заполнял пятикилограммовые полиэтиленовые пакеты мандаринами, чтобы отдать их за два евро.
– Это даром, – объяснял он господину Софоклу.
Софокл был подозрителен, и хмурился.
– А они сладкие? Если мандарин не сладкий, то он мне даром не нужен.
– Ешь, – Нектарий протянул Софоклу мандарин. – А мне пора!
***
– Нет никакой грозы. – проповедовал Прокопий, несмотря на то, что с неба валился крупный дождь, а ветер вздувал и обрушивал его на покупателей внезапным фонтаном типа «петергофская шутиха». – Сейчас выглянет солнце. Мы все будем в футболках. И вообще – скоро июнь!
– Неужели июнь? – усомнилась госпожа Аспасия. – Может, все-таки август?
– Июнь, – настаивал Прокопий. – Просто надо в это верить.
***
Увидев меня, Прокопий, как обычно, вышел из-за прилавка, поцеловал в щеку, признался в любви и уточнил:
– Не бойся, Катерина, – я привитый.
Причт Прокопия в лице господина Ефимия внимательно за нами наблюдал.
– Прокопий, а почему ты целуешь всех, кто бы ни шел тебе навстречу? – елейно уточнил он у Прокопия.
Прокопия нисколько не смутило разоблачение его сердечных тайн.
– Не всех, Ефимий. Тебя я не целую!
***
Госпожа Попи хвасталась внуком перед госпожой Элени.
– Он просто обожает брокколи! Жить без нее не может. Подумать только, ведь ему всего лишь три года.
Госпожа Элени завидовала:
– Хорошо тебе, Попи. Моему пять, и он даже обычную капусту не научился есть!
***
Господин Костас, вопреки своей обычной меланхолии, решил дать бой непогоде. К нему подошла его подруга Афина и предложила помочь собрать одежду и переложить ее в фургон.
– Нет! – воскликнул Костас. – Ты заметила – сегодня явились немногие. Я из их числа. Не имею права не остаться!
***
Рыбник Христос вместо того, чтобы стоять за прилавком, натянул на голову капюшон и ходил в гости к своим приятелям.
– Христо, – окликнул его Апостол. – Почему не занимаешься рыбой?
– Сейчас не ее время, – весело ответил Христос.
– Чем же ты занимаешься сегодня?
– Сегодня я занимаюсь виски!
***
– Знаешь, что бы я делал, если бы у меня было 600 евро? – говорил господин Бабис господину Панайотису.
– Что? – с любопытством спрашивал Панайотис.
– Я бы жиил! – голосом Хоботова патетически пропел Бабис.
***
Я думала, что дождь остановит торговлю, но все случилось ровно наоборот: он поспособствовал коммерции. Народу пришло действительно меньше, чем обычно, зато те, кто пришли, закупались так, как будто «завтра уже не настанет».
Почти за каждым прилавком – пластиковые бутылки с розоватым вином. Мироточили полувскрытые на закуску апельсины.
– Манолис, цыган, – иди, я угощу тебя кашью. – кричал Перикл.
Он только что узнал это экзотическое слово и повторял его с наслаждением. – Эй, Манолис, почему ты не отвечаешь? Может, ты не знаешь, что такое кашью? – задирался Перикл.
– Так ты критянина цыганом назвал, чего ты ждешь? – кротко заметил ему Костас. – Вот он и обиделся.
– Я не называл его цыганом. – струсил Перикл. – Я сказал, что он… из Халкиды.
– Но это же неправда. – возразил Костас.
– Неправда, но так интереснее.
У прилавка с домашними яйцами меня остановил господин, как-то не по возрасту постаревший: облинявший, сутулый, весь, как говорится, «ветх деньми».
– Вы не гречанка? – спросил меня в лоб.
Я его узнала – Стефос, он еще год назад пытался со мной флиртовать. Намекал, что он одинокая, но не бедная душа. И что у этой самой души есть свой собственный дом в Дросье.
Он об этом, разумеется, совершенно забыл. Наверное, у него такое хобби – приезжать на рынок и клеиться к иностранкам. Репертуар он не обновил, отрапортовал все то же самое, что и в прошлый раз.
– Меня зовут Стефос. – он протянул мне неопрятный морщинистый палец.
– Катерина. – (я человек небрезгливый, но сделала вид, что палец не заметила).
– Откуда ты, Катерина? – продолжал атаку Стефос.
– Долгая история, как-нибудь в другой раз, – я переминалась с ноги на ногу, сумки и зонтик тянули руки.
Стефос изумился.
– Ты стесняешься говорить о своем происхождении, Катерина? – обличил он меня. – Ты должна им гордиться! Так откуда ты?
– Из России.
– Вот молодец! Ты этим гордишься?
Вопрос мне показался длинным. Тем временем, с навеса мне за шиворот капала вода.
– Горжусь, до свидания.
– Погоди. У меня есть дом в Дросье. И я его сдаю.
– Не понимаю, к чему это вы.
– Хочешь снять?
– Нет!
Стефос был цепок и целеустремлен, как голодный осьминог. Его абсолютно не интересовало, что его жертва пытается проститься с ним после каждой фразы.
– Может, у тебя есть подруга, которая хочет его снять, – втолковывал мне Стефос.
– Извините, но я ухожу, – сказала я.
– Ты что, – удивился Стефос, – не возьмешь мой телефон?
– Зачем он мне?
– Чтобы отдать подруге, которая хочет снять дом. – Стефос был шокирован несообразительностью русских девушек.
Я покинула Стефоса с облегчением.
– Да чего ты завелась, – добродушно упрекнул меня Манолис, наблюдавший всю сцену. – Играй. Он играет, и ты играй. Пойми, играя, надо играть.
Играя, играй. То, что интересно, важнее того, что правильно.
На пути домой надо мной в одно мгновение развился катаклизм. Загремел гром. Ветер шквалами разбросал металлические стулья на балконах, опрокинул мусорные баки и сломал мой зонт. В ту же секунду на меня посыпался обжигающий и какой-то подозрительно твердый дождь. Вглядевшись, я поняла, что это не дождь, а град. Хотя на мне были резиновые сапоги, ноги промокли, так как град просыпался и в них. Куртку и всю остальную одежду дома пришлось выжимать. Форсируя потоки текущих мне навстречу волн, я с иронией вспоминала слова Прокопия: «Никакой грозы не будет, все наденут футболки. Скоро выйдет солнце».
Однако, не успела я переодеться, как катаклизм закончился. Отекшие щеки неба подправил юный солнечный румянец. Что ж, значит, Прокопий оказался прав. Скоро будет июнь. Но чтобы сбылось, в это надо верить.