Ноябрь-черноризец, желчный старик, квелый аскет, удалил солнце, зато выделил воду, причем в разных видах: семенящий дождь сверху, плотные шарики росы с острым морозным блеском снизу, а середину, между небом и землей, запенил туманом, который горы спрятал, а остальные предметы обесцветил.
На улице тут же появились чернокожие коробейники со связками зонтов. Один из них заметил меня издали, пошел навстречу. Я думала, он намеревался продать мне зонт, (хотя у меня был раскрыт свой), но ошиблась.
– Браво, – одобрительно крикнул он. – У тебя прекрасный зонт!
***
Зашла в парикмахерскую к Костасу подстричь челку. Он как-то сдал в последнее время. Похудел. И свитер у него старый, в катышках.
Поговорили о том, о сем, в том числе о наших собаках. Собака Костаса болеет раком, он отдает на терапию и обезболивающие около 500 евро в месяц.
– Сколько уже болеет?
– Год и два месяца. Я его не брошу. Буду лечить, сколько выдержит. – сказал Костас.
И нечаянно самостоятельно переформулировал Казандзакиса:
– В конечном счете, для чего мы живем? Не для денег, а ради бессмертия.
После стрижки я подошла к кассе.
– Сколько я должна?
– За челки не беру, – гордо возразил Костас.
– Ну пожалуйста, чисто символически, возьмите хоть пятерку.
– Уходи, – грозно приказал мне Костас и прибавил. – Кстати, красивый зонтик!
***
При входе на агору мне прямо в лицо пахнул жирный дым с жаровни – так, что я на минуту перестала видеть и закашлялась.
– У нас тут тоже туман! – приветствовал меня господин Димитрис, переворачивая шашлычки-каламаки. – Только человеческий, рукотворный. И кстати, он гораздо вкуснее.
Зеленщик Нектарий вынуждал господина Афанасия купить вместо двух килограммов мандаринов – четыре.
– Во-первых, понюхай, это порода. – тыкал ему в нос «породистой» мандарининой с грубой и очень ароматной шкурой. – А, во-вторых, – ты раскаешься!
***
Господин Костас, как обычно, курил, грустил и сомневался в себе.
– Я сказал Периклу, что дождя больше не будет, и вот, он сразу пошел. – мрачно рефлексировал он.
На прошлой неделе я купила у Костаса куртку.
– Господин Костас, смотрите, как прекрасна ваша куртка! Отлично носится.
Костас уставился на меня с недоумением. Вгляделся в куртку.
– Куртка хорошая. Не может быть, чтобы она была моя. Ты что-то путаешь, Катерина!
***
Мимо проходил рыбник Христос, высокий парень, у которого я иногда, втайне от Прокопия, покупаю рыбу.
– Катерина, и ты здесь? Неужели связалась с Костасом? А ты знаешь, что он меня вырастил?
– То есть, как?
– Да вот так. С пяти лет поставил меня за прилавок и всему научил.
Костас прикрыл глаза, как бы подтверждая, что вышесказанное – правда.
– Как же так случилось, что Христос сменил…эээ… специальность и занялся рыбой? – поинтересовалась я.
– Он молодой, зачем ему одежда? Одежда – это такое дело…. быстротечное. Я дал ему возможность сделать лучшую на агоре карьеру. Конечно, если ты рыбник, то руки у тебя всегда будут холодные, и ты будешь зависеть от луны, но…. рыба надежнее!
– Катерина, заходи! – подмигнул мне Христос. – У меня сегодня кальмар отличный, мясной. – Христос показал на темно-розовую гущу в ящике, – он в креветочных стадах пасся!
***
Апостол лицедействовал, развлекая публику, и, сам того не подозревая, очень похоже изображал сцену безумия Жизели в интерпретации Натальи Осиповой: распустил свои длинные черные волосы и пару раз растерянно откусил что-то невидимое с руки. Одушевленный голосом, в отличие от немых балерин, он еще и бормотал что-то невразумительное: «Кругом каштаны… баклажаны…. Не понимаю, что со мной происходит?»
Через минуту он как бы пришел в себя: «У меня есть цикорий, и шпинат….», но снова сбился на Жизель: «… и лангуст».
***
… Прокопий проводил время в компании Ефимия и еще одного, незнакомого мне господина. Увидев меня, обрадовался:
– Познакомьтесь. Это Левтерис, а это Катерина.
– Мою маму звали Катерина, – особенно почтительно поклонился мне Левтерис.
– И мою! – ревниво вмешался Ефимий, – мою маму тоже звали Катерина.
Прокопий немного смутился, так как его мама Ангелики в этом смысле немного подкачала, но сразу же собрался и начал меня расхваливать, как будто выставлял на продажу, как какую-нибудь дораду:
– Ах, какая куколка. Ах, какая бабочка. Посмотрите, друзья, какая у нее курточка, какие у нее сапожки.
Сцена напоминала ухаживание комарика за мухой-цокотухой: я в полтора раза выше, в два раза толще, – Прокопий же не просто худой и маленький, а как бы совершенно бестелесный, вроде серафима.
– Да это обычная курточка, – смутилась я. – У Костаса купила, здесь, на рынке.
– Мы тоже покупаем у Костаса. – парировал Прокопий. – Все покупают вещи там, где им это по силе.
– Надо ее угостить, – задумчиво глядя на меня, произнес Левтерис.
– Чем? – взволновался Прокопий.
– Сувлаки? – предложил Ефимий.
– Да ты что! – воскликнул Прокопий. – Это для бабочки слишком грубо. Ей надо изысканное. Я куплю ей… пиццу!
***
По дороге домой встретила соседку, она ехала на машине. Притормозила, опустила окно:
– Катя, привет! Какой красивый зонтик!
Повела Васю в музыкальную школу, учительница вместо «здравствуйте» сказала:
– О! Чудесный зонт!
– Так странно, – говорю. – Все сегодня делают комплименты зонтику, а ведь это обычный недорогой зонт.
– Все очень просто. – объяснила учительница. – Сегодня пасмурно, а он – цветной.
И в ноябрьском дне можно согреться туманом и разглядеть цвет. Жизнь не побеждает смерть. Но только она дает бессмертие.