Уже несколько дней Артём с мамой на отдыхе в деревне.
Вроде немного, но мне хватило, чтобы повесить на стену его последний рисунок — треугольную фигню. Я не обесцениваю. Это ребёнок так ответил на вопрос, что здесь нарисовано.
И вот я уже звоню, предвкушая, как мы с сыном разрыдаемся друг у друга в виртуальных объятиях от этакой-то разлуки. Артём отвечает сухо.
— Как ты там? Какие у вас новости, сынок?
— У Евы выпал зуб.
— Понятно. А снега много?
— Полно! Мы с Евой в нем лежим.
— А я вот тут на твой рисунок смотрю, такой милый...
— А Ева умеет рисовать огурец!
— Сынок, ты хоть немножко соскучился?
— Конечно! Почему немножко? Ты даже не представляешь, как я по Еве соскучился!
Вот так вот. Из-за какой-то там первоклашки прямо-таки рубит нашу тонкую, инкрустированную нюансами, привязанность кряжистым топором.
— Слушай, сынок, ну, если тебе так будет легче, привози Еву сюда в Москву, поселим ее в твоей детской...— мямлю я, сам до конца не понимая, подтруниваю я сейчас или говорю серьезно. Жена (она тоже с Артемом на громкой связи), которая прекрасно чувствует мою метафизику даже на расстоянии, сочувственно вздыхает:
— Все, совсем посыпался отец...